Дело о картине Пикассо (Сборник новелл)
Шрифт:
– Ты? Ты взяла палантин и обернула себя им точно так, как я тебе до этого показала. Я еще тебе сказала: смотри, мол, Светка, как тебя состарило неисполнимое желание...
– Я что - в тот момент старой была?- ахнула я.
– Не старой, а ниже ростом. К старости ведь люди всегда мельчают в параметрах.
– Ниже ростом? С чего бы это?
– Не знаю. Ниже - и ниже.
– Как сейчас?- Я встала.
– Нет, сейчас ты нормальная.
– Значит, тогда это была не я.
– Ну, знаешь...- Муза раздраженно смяла сигарету.- В таком случае, сейчас перед
– Не исключено...- хмуро буркнула я.
Какое-то время мы посидели молча. Поразительно, но бред, который несла Муза, меня просто завораживал. До этого я никогда не замечала за собой особой любви к мистике, но сегодня с каким-то непонятным вожделением я хотела знать все новые и новые детали этой невероятной истории: вот я методом телепортации одновременно оказываюсь в разных концах света, вот я на глазах изумленной публики улетаю в окно на метле...
– А мой спутник?.. Во второй раз рядом со мной был мой спутник?
– Нет, ты была одна.
– Правильно, потому что он ушел со мной. В первый раз ушел. И не вернулся. Потому что сел в вагон московского поезда. А поскольку телепортировать умею только я, то он сидел со мной в вагоне, а я в это время - туда-сюда, туда-сюда...
– Света...- осторожно спросила Муза,- а ты уверена, что... ездила в Москву?
– Все! С меня хватит! Отдавай мне мое платье, и я ухожу.
Муза, как ужаленная, подскочила с кресла.
– Знаешь что, Света, если у меня украли дорогой палантин (а я, заметь, до этого часа тебя не подозревала), то это не означает, что в отместку лишь за возможную вероятность подозрения можно валить с больной головы на здоровую и начать подозревать в воровстве меня...
Муза так лихо завернула, что я не поняла ни слова из того, что она сказала.
– Что ты несешь?
– У меня нет твоего красного платьица. И ты это прекрасно знаешь. Потому что ты, видно, передумала оставлять его у меня и ушла с выставки именно в нем.
Как-то всего этого было уже много.
Я встала, медленно убрала в сумочку сигареты и взглянула на приятельницу уже только в дверях.
– Запомни, дорогая. Я уходила с твоей идиотской выставки в костюме! Английский такой - пиджачок и юбочка. У пиджака - одна пуговичка, у юбочки маленькая шличка. Все - темно-оливкового цвета. Знаешь, ягодки такие бывают - оливки. С косточками или с анчоусами. Иногда - с лимоном...
– ...Прекрати этот фарс!- взвизгнула Веселовская.- В красном платье!
– ...Для тех, кто не понял: в кос-тю-ме! Темно-олив-ко-вом!
И я шарахнула дверью.
***
Напротив Музиного офиса был сквер. Лишь только я выскочила из подъезда, как с одной из лавок поднялся мужчина и пошел мне наперерез. Парубок! Только его мне сейчас и не хватало. Я резко дернулась в сторону, сделав вид, что не узнала его, но Игорь Сергеевич решительно преградил мне дорогу. Тогда я взяла сумочку под мышку и с вызовом протянула ему обе руки:
– Не стесняйтесь! Захлопывайте свои наручники.
Он улыбнулся, взял меня под руку и повел к своей насиженной скамейке.
– Зачем же сразу так? В наручниках ходят преступники. А вы - всего
– Свидетель?- обалдела я.- Не подозреваемая?
– А кто вам сказал, что вас подозревают? Муза Гурьевна?- мягко улыбнулся Парубок.
Я устало откинулась на спинку лавки. Кто бы знал, как я устала за сегодняшний день.
– "Подозревают" - это мягко сказано. Все просто уверены, что этот чертов палантин свистнула я.
– И вы очень расстроились. С Веселовской вот, видно, поссорились...
– А вы бы не расстроились?
– Я бы просто отбросил эмоции и стал рассуждать здраво. К тому же, Светлана, вы, оказывается, совсем не знаете Уголовно-процессуальный кодекс. Надо будет при случае сделать Обнорскому замечание.
– Я - журналист, а не милиционер.
– Во-первых, вы - красивая женщина, а потом уж - журналистка...
Батюшки, с каких это пор геи стали делать комплименты женщинам?
– ...Хотя - журналистка "Золотой пули",- продолжил Игорь Сергеевич.- И должны бы знать, что подозреваемым считается человек, которого взяли на месте преступления с поличным. Либо если на него указали другие люди: видели, мол, как он воровал. А вас видели только примеряющей этот палантин.
– ...И угрожающей хозяйке выставки украсть его, если не продаст...
– Да, это вы, Светлана, конечно, погорячились,- искренне рассмеялся Парубок, и я впервые обратила внимание на то, какая у него хорошая, открытая улыбка.- Но и это, к счастью, ни о чем не говорит. В смысле - ни о чем плохом. Ведь покинув выставку, вы тут же "Красной стрелой" уехали в Москву: вагон №3, место №11. И не исключено, что кто-то из гостей после полуночи еще видел этот палантин на выставке. Главное - найти этого человека. Я бы на вашем месте с этого и начал...
Я поняла, что Парубок не терял время зря - иначе откуда бы ему знать даже номер моего спального места в вагоне. Я облегченно вздохнула: хоть кто-то мне верит.
– Но их там было больше сотни! Все ходили, выходили, жевали, пили. Каждый до утра успел пообщаться друг с другом по многу раз. Попробуй потом вспомнить, когда ты кого видел - до полуночи или после. С одной стороны у всех - коллективное алиби, с другой - все на подозрении.
– Вы разумно рассуждаете, Светлана. И все-таки это шанс. Поговорите с теми, с кем вы успели на выставке пообщаться, кто дольше всех вас видел. Мы со своей стороны тоже работаем, но ваша помощь была бы бесценной.
Я с благодарностью посмотрела на Игоря Сергеевича. В этот момент позвонил мой мобильник. Васька слегка извиняющимся голосом (ведь мы очень плохо расстались в пятницу) спросила:
– Ты поссорилась с Беркутовым?
– С чего ты взяла?
– Тогда почему так быстро вернулась из Москвы?
– Вернулась, как и планировала, сегодня утром.
На том конце провода повисла нехорошая тишина. Васька кашлянула, словно у нее перехватило горло.
– Света...- она говорила медленно, словно подбирала слова,- я боюсь за тебя. По-моему, тебе надо лечиться. Поверь мне, как психологу. Патологическое вранье без выгоды для себя - это болезнь.