Дело о «красном орле»
Шрифт:
Я продолжала уборку, когда за дверью в коридоре раздался мелодичный сигнал мобильника.
— Да, я, — отозвался на звонок Амбал. — Что значит — ударило по ушам? А потом и фон пропал? Геннадий Петрович, ну ты же сам устанавливал… Был на месте… Да, понял!
Да, проверю…
Я готова была вжаться в пол, вытирая тряпкой несуществующие капли на паркете.
Через секунду в комнату влетел Амбал и бросился к пальме. Влага на листьях уже высохла, и он не мог знать, когда я начала уборку.
— Ты пальму трогала? — зловеще спросил Амбал.
— Нет, вот собираюсь только:
— Не трогать! — зашипел Амбал и стал перебирать листья.
— А что случилось?
— Не твое дело. Пуговичку я здесь час назад потерял. — И Амбал стал ползать возле меня на четвереньках. Поскольку я тоже сидела на корточках, то начальнику охраны, влетевшему за Амбалом в зал, предстала весьма недвусмысленная картина.
— Что здесь происходит? — строго спросил старший.
— Все в порядке, ребята, — поправляя на мне фартук, сказал Амбал.
— Тоже мне — нашли место и время, — брезгливо морщась, произнес охранник. — Немедленно прекратить.
Собираясь домой, я открыла шкаф, чтобы достать свои вещи. Наверное, Марианна, выбирая себе гардероб, поменяла местами плечики, потому что я долго не могла найти свою блузку. Наконец мелькнул красный шелк с бежевым кружевным воротничком.
Я оделась. Блузка показалась мне почему-то слегка тесной. Но меня отвлек запах.
Странно, было ощущение, что рядом находилась Марианна — от моей блузки пахло ее духами. Наверное, пропахла в шкафу.
Рядом с гардеробом стояла большая супружеская кровать. Интересно, как часто они занимаются сексом? Я вдруг представила себе эту сцену, и мне стало противно.
Карачаевцев! Да ты даже мизинца на ноге Марианны не стоишь. Этой тихой, умной, кроткой женщины. Вот если бы я работала корреспондентом в ее газете… Вот если бы я всегда была ее горничной, ее подругой…
Пока я собиралась, в комнату заглянул старший охранник. Он круглыми глазами уставился на меня, словно я была голой.
— Вы так и пойдете?
Я даже нервно провела рукой по кружевному воротничку, словно действительно решила проверить, есть ли на мне что-то из одежды.
— Стучаться надо! — только и сказала я, выходя из спальни, и сердито хлопнула входной дверью.
На лестнице у меня все еще кружилась голова от запаха Марианниных духов.
Я не успела повернуть за угол дома, как передо мной неожиданно вывернул «мерседес». Я чуть не полетела под колеса.
— Смотреть надо! — бросила я водителю.
Заднее окошко вдруг опустилось, и мужской голос произнес:
— Простите! Вы так неожиданно появились на дороге, что мой шофер не успел сориентироваться. Я виноват и прошу позволить мне искупить свою вину.
Я не верила своим глазам. Передо мной сидел Рустам Голяк собственной персоной.
Впервые я услышала о нем восемь лет назад от его сына Кирилла, с которым подружилась в лагере «Искорка» — я была вожатой в его отряде. Голяк только
Я все равно пыталась помочь Голяку по просьбе Кирилла — хотела передать им хранившуюся в нашей «Золотой пуле» кассету с интервью Голяка, где он выболтал слишком много секретов криминального мира. Но мой план был разгадан и пресечен коварным Спозаранником… Сейчас Голяк меня, конечно, не узнал.
День у меня был и без того чумовой — что ж не окунуться еще в одну авантюру?
Хотя Сашка, конечно, не поверит.
Я рывком открыла заднюю дверцу «мерса» и, плюхнувшись на мягкое сиденье, назвала улицу, на которой жила.
— Может, все-таки в качестве компенсации я накормлю вас прекрасным ужином? — настаивал Голяк.
«А почему нет? — подумала я. — Кирилла уже нет в живых. Скрипка ведет себя как последний урод. Карачаевцев трахает Марианну. Почему же мне не поужинать вместе с одним из „авторитетов“ города?»
— Но потом — домой! — строго предупредила я.
Машина рванула с места.
А Сашка все равно не поверит.
Рустам Голяк был изрядно датым, а потому не мог помнить нашу единственную и давнюю короткую встречу, когда он на своей первой иномарке — роскошном «крайслере» — вез меня десять минут от «Искорки» до станции. «Вам спасибо за сына», — сказал он мне тогда на прощание. Я помнила каждый миг того последнего моего лагерного лета, той короткой поездки на мягких сиденьях.
И вот — нет Кирилла, и вот — его пьяный отец-"авторитет", рвущий передо мной на груди рубашку:
— Двадцать пять нападений, Валюша!
Двадцать пять! Посмотрите, какие раны!
Вот — шрам, вот — сквозное, челюсть снесло, пуля — в позвоночнике, но хрен они меня возьмут, вот им! — Рустам ударил рукой по внутренней стороне локтя — этакий характерный мужицкий жест. — Вот им!
Мы уже два часа как шлялись по казино, пили, ели. Голяк непрерывно говорил. Он поливал грязью бандитов, Обнорского, всех своих врагов. Говорил, что ходит под Богом, потому что делает людям добрые дела. Он только на короткое время умолк, когда — после его же вопроса о моей жизни — я рассказала о службе горничной в доме Карачаевцева, чтобы через секунду снова оживиться и совершенно трезво начать выспрашивать о деталях жизни «коронованных особ».
Я не скрывала, что Марианна — прекрасная женщина, что подруга ее — не ахти, и что именно подруга заставила ее сегодня вечером ехать к какому-то Пчелкину из-за шести миллионов рекламных денег нового сотового оператора на рынке Петербурга. А завтра она по той же причине едет в Москву — подписывать контракт.
После этих слов Голяк совсем протрезвел.
— Знаете, Валя, а время-то — за полночь.
Вам ведь завтра на работу. Мой водитель-охранник вас отвезет домой. Мы еще увидимся. Такими рыжеволосыми не бросаются.