Дело о мастере добрых дел

Федорова Любовь Борисовна

Вот, вроде... Не выходил из госпиталя даже. А оказался в такой гуще событий и завязан в такой узел вопросов, что хоть ножом их режь. Или скальпелем. Дурацкое место. Все время у кого-то что-то не так.

Кажется, у Илана было намерение выслушать другую сторону прежде, чем принимать какие-либо решения. Но сторон-то три. Гарантий, что каждая станет рассказывать правду, никаких. Хотя...

Есть одна гарантия. Желтый флакон. Доктор Илан больше не станет заказывать это лекарство в аптеке. И сам его делать не станет. Это именно то, до чего опускаться не стоит, если есть хоть малейшая альтернатива.

Он даже Цереца подождет читать (ну, некогда же). Но оставшиеся два употребит с максимальной пользой не только для пациентов, но и для собственного душевного равновесия. И как врач, и как государь. Не зря же доктор Актар выстрадал эти флаконы, через что, не будем и вспоминать, а они ему даже не достались.

Стать ровно. Встряхнуться. Как пес после дождя... У Палача в гостях дочь. Поторопить с завершением визита, проверить время с окончания прошлой капельницы. Подвесить и приготовить новую. Пока не запускать. Рано. И самому нужна пауза проветрить голову и перевести дух. Все-таки, государем он быть не привык. И круг задач у него не определен. Есть примерно четверть стражи. Для начала пойти проведать подданных - уродов на крыше.

Которых там на одного больше. Неподарок перевесился через ограждение. Сердце у Илана провалилось так, будто он сам чуть не упал вниз. Но Неподарок не падает. Он зачерпывает горсть снега с каменного карниза, потому что на смотровой площадке все либо перетоптано гостями, либо истрачено на уродов, и сует ее себе за шиворот на спину. Чтобы не чесалось. И стоит, не шевелясь.

Илан подошел. Встал рядом, оперся на парапет. Было темно и холодно, и луна еще не взошла. Неподарок чуть пригнулся, отступил в сторону. Рефлекторная реакция раба перед хозяином. Согнуться, съежиться, стать мельче, незаметнее. Не стоять на линии возможного удара.

– Я не твой хозяин, - напомнил Илан.
– От меня можно не шарахаться.

– Нельзя, - в Неподарке тоже два человека: боязливый раб и тот, кто говорит дерзкие слова.

– Можно.

– Вы даже лечите через насилие. Приказываете. Разденься, ляг, встань, повернись... Берете руками так, что хочется вырваться и убежать. С вами людям больно и страшно.

– Было бы тебе со мной больно и страшно, ты бы описался, когда я тебя лечил, - сказал Илан.
– А ты ничего. Стерпел, выжил. Даже вот глупости сейчас говоришь.

– Это не глупости. Это - честно.

– Про третьего хозяина ты мне тоже честно рассказал? Просто так, от душевной простоты и чтоб я на всякий случай знал, сколько на тебя налипло всяких мерзостей и грязи прежде, чем ты оказался в Арденне? Ты не похож на простака. Мог бы и промолчать. Зачем выкладывал?.. Давай, сознайся. Ты сам сейчас замахнулся на честность.

Неподарок молчал.

– Очень нужно было остаться в Арденне, правда?
– продолжил за него Илан.
– Сменить хозяина для тебя ерунда, но ты удачно попал, и необходимо было держаться за место и положение. Поэтому предложил сразу самое дорогое, что у тебя есть. Вообще всё выложил, что умеешь, не одно пригодится, так другое.

– Зачем вы так говорите...
– Неподарок наклонил голову.
– Не я выбираю, что меня заставят делать. Вы не понимаете. Совсем не понимаете. Я пытаюсь выжить... как могу.

– Можешь ты неплохо. Ты опять выжил, тебе удалось. Что дальше?

Прыгнуть с крыши? Что ты туда смотришь? Поломаешься, соберу тебя обратно, но будет больно и страшно. Да и не хочешь ты этого. Ты хочешь выжить. Все хотят выжить.

– Можно я спущусь обратно в палату?

– Зачем? Кому ты там помогал так, что за тебя мне прислали благодарность?

– Девушка... очень несчастная. Ее тоже никто не понимает и заставляют делать то, чего она не хочет. Ей после вашего лечения было очень плохо. Я ей нужен.

– Нашел родственную душу, - кивнул Илан.
– А в лаборатории есть работа и горячий чай. Иди, хотя бы чаю попей, хватит мерзнуть. Никто не любит, когда его лечат насильно, но все любят постоять без плаща на снегу, пострадать и пожалеть себя и тех, кто будто бы еще несчастнее. Наркоз отходил у твоей девушки. Лекарственный сон, при котором она не чувствовала боли, пока я спасал ее жизнь. Не бойся, она тоже выжила. Пусть и через насилие с моей стороны. А без этого бы умерла. Я иногда задаюсь вопросом: как вообще можно делать то, что вы с собой делаете? Вены режете, ложки глотаете, с крыши прыгаете... Я же не знаю. Вас ко мне уже готовеньких приносят. С сожалением о сделанным, со страхом умереть, с просьбами помочь. Я, по-твоему, должен на это просто смотреть? Я не способен радоваться чужому несчастью. Я пытаюсь сделать, чтобы вы выжили. Пусть насилием. Как могу.

– Можно мне идти?
– упрямо нагнул шею Неподарок.

Илан махнул рукой: ничего ты не понял, делай, что хочешь. Никто никого не понимает, у каждого своя правда, свою не донести до них даже насилием. Постоял на холоде, пока внизу не хлопнула сначала одна дверь, потом другая. Нужно возвращаться.

В лаборатории у Мыши были гости - половина мужской спальни для персонала и почти вся женская. Разумеется, из тех, кто сейчас не на работе. Хотя... за это Илан бы не поручился. Дезинфекция точно гуляла в полном составе. Трех четвертей торта уже не существовало. Оставшуюся четверть бойко делили на части.

В общей шумной компании сидит на кушетке господин Адар, прихлебывает из лабораторной чашки крепкий чай и недоверчиво смотрит на кусок торта, завернутый в обрывок писчей бумаги, которым одарила его Мышь, видимо, в знак примирения. Ни Намура, ни мышиного друга-волшебника, ни инспекторов из префектуры нет, не было и не спрашивали. Впрочем, были бы, Адар бы тут, скорее всего, не сидел. Мышь подпрыгнула, увидев Илана, пискнула:

– Я отнесла вашу тарелку в лабораторию!
– и прикрыла юбкой ненадежно спрятанную за ножку стола винную бутылку из тех, что днем выставлены были на приеме для благотворителей.

Илан сдержанно сказал: "Спасибо", - сделал вид, что бутылку не заметил, и поманил с собой Адара. Даже закрывшись в лаборатории вести разговор здесь невозможно. В любой момент кто-нибудь придет. Лучше спуститься в отделение. С некоторых пор кабинет и лаборатория перестали быть норой и стали открытой приемной.

Торт господин Адар есть не стал, оставил, допил чай и молча последовал за Иланом. Ходил он довольно бодро для своего состояния. Кровопотеря при кашле пока была небольшая, а про боли сам говорил: "Пока работаю - не чувствую, как лягу и решу отдохнуть, так становится плохо". Внизу, в процедурной он раскинул на канцелярском столе пасьянс из нескольких обрезанных, чтобы помещались в кармане, листков бумаги. Три адреса трех контор. В разных домах, но все на Судной.