Дело о пеликанах
Шрифт:
Каллагану необходимо было позвонить ему и убедиться, что их ужин и пьянка состоятся, а заодно выведать, что у него на уме. Он набрал номер по памяти. Вызов долго ходил по линиям, и через пять минут Гэвин Вереек был у телефона.
– Давай побыстрее, – сказал он.
– Рад слышать твой голос, – проговорил в трубку Каллаган.
– Как дела, Томас?
– Время десять тридцать. Я не одет. Сижу здесь, во Французском квартале, пью кофе и наблюдаю за прохожими на Дофин. А что делаешь ты?
– Что за жизнь! Здесь уже одиннадцать тридцать, а я не уходил из кабинета
– Мне просто дурно, Гэвин. Он назначит двух нацистов.
– Конечно, я не могу комментировать такие дела. Но я подозреваю, что ты прав.
– Подозревай мой зад. Ты уже видел список его кандидатур, Гэвин? Вы, ребята, наверное, уже проверяете их биографии, не так ли? Давай, Гэвин, ты можешь сказать мне. Кто в этом списке? Я никогда не проболтаюсь.
– Я тоже не проболтаюсь, Томас. Но я уверяю тебя, что твоего имени там нет.
– Я убит.
– Как подруга?
– Которая?
– Ладно, Томас. Так как она?
– Она красивая, и умная, и мягкая, и нежная, и…
– Продолжай.
– Кто убил их, Гэвин? Я имею право знать. Я налогоплательщик и имею право знать, кто убил их.
– Как теперь ее звать?
– Дарби. Кто убил их и почему?
– Ты всегда мог выбирать имена, Томас. Я помню, ты отвергал женщин только потому, что тебе не нравились их имена. Роскошных, горячих женщин, но с невыразительными именами. Дарби. В этом имени есть что-то эротическое. Что за имя! Когда я увижу ее?
– Я не знаю.
– Она переехала к тебе?
– Не твое собачье дело. Гэвин, послушай, кто это сделал?
– Ты что, не читаешь газет? У нас нет подозреваемых. Ни одного.
– Ну уж мотивы-то вам известны?
– Масса мотивов. Кругом полно ненависти, Томас. Причудливое сочетание, тебе не кажется? Джейнсен никуда не вписывается. Директор приказал нам изучить предстоящие дела, последние решения, кто как голосовал и прочую чепуху.
– Это здорово, Гэвин. Каждый специалист по конституционному праву сейчас строит из себя детектива и пытается раскрыть эти убийства.
– А ты – нет?
– Нет, я набрался, когда услышал об этом, но сейчас уже трезвый. Подруга, однако, погрузилась в такое же изучение дел, как и вы. Она игнорирует меня.
– Дарби. Какое имя! Откуда она?
– Из Денвера. Мы встречаемся в понедельник?
– Возможно. Войлз хочет, чтобы мы пахали круглые сутки, пока компьютеры не выдадут нам, кто сделал это. Я планирую подключить тебя.
– Благодарю. Я жду от тебя достоверных сведений. Не только слухов.
– Томас, Томас! Ты, как всегда, выуживаешь информацию. А мне, как обычно, нечего сказать тебе.
– Ты напьешься и все расскажешь, Гэвин. Как всегда.
– Почему бы тебе не взять Дарби? Сколько ей лет? Девятнадцать?
– Двадцать четыре, и она не приглашена. Может быть, в другой раз.
– Может быть. Я должен бежать, приятель. Через тридцать минут у меня встреча с директором. Напряжение вокруг такое, что его можно потрогать руками.
Каллаган набрал номер библиотеки колледжа и спросил, видел ли кто-нибудь Дарби Шоу.
Дарби оставила машину на полупустой стоянке федерального здания в Лафайетте и вошла в конторку клерка на первом этаже. В полдень в пятницу суд не заседал, и в коридорах здания было пусто. Она остановилась у барьера, заглянула в открытое окошко и подождала. Сонная помощница клерка со значительным видом подошла к окошку.
– Чем могу помочь? – спросила она тоном мелкого чиновника, который меньше всего хотел бы помочь.
Дарби просунула в окошко полоску бумаги:
– Мне необходимо посмотреть это дело.
Помощница бросила быстрый взгляд на название дела и подняла глаза на Дарби.
– Зачем? – спросила она.
– Я не должна объяснять. Это открытое дело, не так ли?
– Наполовину открытое.
Дарби забрала свой листок и сложила его.
– Вы знакомы с Законом о свободе информации?
– Вы адвокат?
– Не нужно быть адвокатом, чтобы посмотреть это дело.
Помощница выдвинула ящик стола и взяла связку ключей. Кивнув головой, она пригласила следовать за ней.
Табличка на двери гласила: «Присяжные заседатели», но в самой комнате не было ни столов, ни стульев. Вдоль стен стояли шкафы и ящики с подшивками дел. Дарби оглядела помещение.
Помощница указала на одну из стен:
– Здесь. Вдоль этой стены. Весь остальной хлам не имеет к этому отношения. В первом деле подшиты все заявления истца и ответчика, а также переписка. В остальных – заключения, вещественные доказательства и материалы судебного разбирательства.
– Когда был суд?
– Прошлым летом. Он продолжался два месяца.
– Где апелляция?
– Еще не подана. Я думаю, что крайний срок – 1 ноября. Вы, случайно, не репортер?
– Нет.
– Хорошо. Как вы, очевидно, знаете, это действительно открытые материалы. Однако судья, ведущий это дело, наложил определенные ограничения. Во-первых, я должна записать вашу фамилию и точное время посещения этой комнаты. Во-вторых, ничего нельзя выносить отсюда. В-третьих, нельзя снимать никакие копии с документов, пока не подана апелляция. В-четвертых, все, что вы берете здесь в руки, должно быть возвращено строго на свое место. Так распорядился судья.
Дарби уставилась на стену с подшивками дел.
– Почему я не могу снимать копии?
– Спросите его честь. Так как вас зовут?
– Дарби Шоу.
Помощница нацарапала ее фамилию в журнале.
– Сколько времени вы будете работать здесь?
– Я не знаю. Часа три-четыре.
– Мы закрываемся в пять. Найдите меня в конторе, когда будете уходить.
Она закрыла дверь, довольная собой.
Дарби достала ящик с заявлениями и начала листать подшивки, делая пометки. Судебный процесс начался семь лет назад между одним истцом и группой из тридцати восьми состоятельных ответчиков, которые совместно пользовались услугами по крайней мере пятнадцати адвокатских фирм по всей стране. Крупных фирм, многие из которых имели сотни адвокатов в десятках адвокатских контор.