Дело о похищенных туфельках
Шрифт:
Не надо безупречно! Люби как живешь, как дышишь, как танцуешь. Не существует идеальной влюбленности, как нет идеального танца. Дыши и слушай, как дышит он — и не надышится тобой. И все вокруг музыка, все вокруг жизнь, тоже вполне небезупречная.
И не надо, чтобы было безупречно — главное, чтобы просто было. Чтобы он целовал глубоко и бесконечно, чтобы дарил нежность и получал ее взамен.
Так много любви и нежности, что до крика, до боли, до счастливых всхлипов, так много нежности и любви, что, кажется, уже не бывает — больше.
— Это всего лишь начало, —
— Продолжения я бы точно хотела там, где помягче, — проворчала Тони.
Глава 41, крайне короткая
— Так-то вы проводите время, отведенное вам на лечение, стажер Лид, — сказал шеф Миллс, поймав за руку разгоряченного танцем Флайминга Лида, который спешил куда-то по своим явно не агентским делам.
— Ага, — ответил Флай. — Простите, шеф! Завтра буду на службе!
— Вот как, — сказал шеф. — Ну, поздравляю с победой!
— Это только первый поединок, — улыбнулся Лид.
— Я поздравляю вас с другой победой, стажер, — и Миллс указал глазами на Антонию Бреннер, которая немного не добежала до группы агентов, ожидающих в фойе. — Хотя поединок тоже был неплох.
Агенты согласились, хотя Медоед прибавил:
— Правда сказать, лучше б ты выбрал борьбу и победил там кого посуровее, чем та вертлявая парочка. Не мужское все-таки это дело — задницами на танцевальной площадке вертеть.
— Того и гляди отвалится, — добавил Малыш. — А с задницей и передница!
И два главных придурка отдела дружно захохотали.
— Пошли, — сердито сказала Тони, — у нас сперва другой поединок, а потом еще один танец, а потом…
— А потом мы поздравим вас с победой, — уверенно сказала капитан Тидо. — Не зря же пришли.
— Слишком рано, не надо, — проворчала девушка, — примета плохая.
И, словно застеснявшись чего-то, подхватила Флайминга под руку и была такова.
Миллс долго смотрел вслед этой легкой, почти летящей над полом и безусловно счастливой паре.
— Примета плохая, надо же, — повторил он за Тони.
На другой день, когда стажер Лид прибыл на место своей службы, на столе в конференц-зале лежало сразу несколько газет, где на первой странице был напечатан репортаж с Ригордского закрытия фестиваля парных танцев. Из статьи быстро стало понятно, что примета была действительно плохая.
Ибо что это за приметы, которые не сбываются?!
А она не сбылась! И на обложке красовалось фото счастливых победителей в окружении других пар-финалистов — большого, любительского и детско-юношеского конкурсов — и лица у всех без исключения были радостные и чуточку удивленные.
Пока собирались остальные агенты, Лид успел налюбоваться заметкой и побеседовать с Одой.
— Ты ведь знаешь о связях все, — начал он.
— Ну может и не все, — польщенно ответила Ода. — А о какой ты сейчас связи?
— Не о той, о которой ты подумала, — увидев, как загорелись глаза коллеги и подруги, улыбнулся Флай. — Дело в том, что у меня что-то повредилось, когда я сцепился с Эдвеллом там, на складе. У нас возникла
Он запнулся, но продолжать ему было и необязательно. Ода и так поняла.
— Дело в том, что вы оба тогда пребывали на грани. Вы умирали — и совсем не в переносном смысле. У вас был огромный выплеск энергии, и то, что ты оказался менталистом, повредило, скорее всего, вам обоим. Эту связь так просто не прервать! Тем более, что Эдвелл будет сначала под судом, а потом в тюрьме. Но я попробую что-нибудь придумать.
Тут им пришлось прервать беседу, потому что все уже собрались — в том числе и шеф, который тоже нес газету.
— Я вас поздравляю, агент Лид, — сказал Миллс.
— Стажер Лид, — неуверенно поправил Флай.
— Агент Лид. Признаю свою ошибку, первую, которую я сделал, едва вы пришли.
— Какую? — удивился молодой человек.
И все остальные агенты тоже навострили уши. Это какую же такую ошибку признал их вечно хмурый шеф?
— Что ваше умение танцевать нам не пригодится. Приношу свои извинения, агент Лид.
— Везунчик, — прошептала Ода Гартон восторженно, едва Флай сел на свое место. — Можно я тебя затискаю на радостях, а?
— Вы без пяти минут замужняя дама, агент Гартон, тискайте вон Медоеда, — ответил Флай.
— Ну, достаточно поздравлений и шуток, — сказал Миллс и нахмурил свои знаменитые брови. — Итак, у нас новое дело.
Эпилог, просто эпилог
Убийца по делу о похищенных туфельках был приговорен к пожизненному заключению в одиночной камере, как потенциально магически нестабильный и потому опасный. По словам тюремщика, Корни Эдвелл вел себя тихо, только иногда начинал петь. Странное это было пение: обрывки музыкальных фраз, куплеты и припевы в его исполнении словно рвались одни вперед других, и неясно было, какую именно песню пытается спеть заключенный. Многие считали, что он повредился в уме и стал безопасным, но правосудие не смягчило приговор. Ода, не успевшая изучить таинственную ментальную связь между Флаем и Эдвеллом, подала несколько заявлений, чтобы встретиться с бывшим администратором, но ей раз за разом отказывали. Флай продолжал жаловаться, что иногда его охватывает темнота, особенно плотная во время арзалы под музыку «Моя любовь как терпкое вино», но ни один маг или лекарь так и не сумел ему по-настоящему помочь. Спасение было только в Тони, которая, как путеводный огонек, всякий раз выводила своего мужа и партнера из темноты.
Спустя год мучения внезапно прекратились. Ни одного приступа! Флай спросил Оду, а та шефа Миллса, а тот связался с тюрьмой, и выяснилось, что Эдвелл скончался, запутавшись в обрывках мелодий, умер от сердечного приступа — и умирая, спел-таки одну из песен целиком, не перепутав ни строчки. Какая это была песня, никто не рассказал — но Флай почему-то был уверен, что Эдвелл пел «Обнимай меня». Ментальная связь прервалась, и Лида больше не беспокоила внезапная темнота, ослеплявшая его во время танца.