Дело о посрамителе воронов
Шрифт:
Когда Корсаков снова влез в окно усадебного мезонина, Дмитрий сладко дремал, устроившись на диванчике. Владимир присел рядом и толкнул старого друга. Тот встрепенулся и осоловело огляделся вокруг.
– Как я погляжу, спрашивать тебя о событиях в мое отсутствие бесполезно? – укоризненно спросил Корсаков.
– Ты недооцениваешь меня! – гордо возразил Теплов и сунул под нос другу свой указательный палец. К нему была привязана нитка, другой конец которой обвивал ручку двери. – Я могу с уверенностью утверждать, что никто не пытался проникнуть сюда незамеченным. Старые трюки из
– Боюсь, что так. Завтра утром, как только рассветет, ты идешь к своей невесте и объявляешь, что ты уезжаешь. Желательно – вместе с ней, но это не обязательное условие.
– Что?! – задохнулся Дмитрий. – Ты в своем уме?!
– Да! И оставь при себе свои бредни про «диких горцев» и «разбитое матушкино сердце». Единственное, что удерживает меня от немедленного отъезда – уверенность, что сунуться ночью в местные болота опаснее, чем остаться в усадьбе. Но завтра к обеду мы уже будем в ближайшем относительно цивилизованном селении, даже если мне придется тащить тебя силой.
– Без Тани я точно не уеду, но ты ничего не забыл? – уточнил Теплов. – Может быть, во время ночных странствий ты наткнулся на чудодейственное средство, которое позволит мне не выхаркать легкие в ближайшем «относительно цивилизованном селении»?
Корсаков не нашелся с ответом. Действительно, разнюхивая странные обычаи Маевских и их крестьян, он настолько увлекся расследованием, что упустил из виду первостепенную причину, которая его сюда привела. И Дмитрий абсолютно справедливо ткнул его в это носом. Владимиру лишь оставалось сесть на кровать и с извиняющим видом поглядеть на друга. Выдавить из себя оправдание он не смог.
Теплов, однако, не стал втирать ему соль в раны. Он еще по университету прекрасно помнил, насколько горд и обидчив может быть Корсаков. Несмотря на прошедшие годы, Дмитрий сомневался, что Владимир сильно переменился. Но узы дружбы, которые сложились меж двух бывших студентов, оставались достаточно прочны, чтобы оба хорошо представляли, когда стоит просто понимающе промолчать.
– Так что успел увидеть? – наконец спросил Теплов.
– Достаточно, чтобы поверить в твои россказни, – усмехнулся Владимир, ободренный возможностью возобновить разговор. – Дело, действительно, нечисто. Я не понимаю пока, с чем мы столкнулись, но твои будущие родственники не кажутся мне безобидными сектаторами 2– отшельниками. Уверен, что заговоренное кольцо вокруг болот проложено не просто так.
2
Старый вариант слова «сектант»
– И что ты предлагаешь делать?
– Ну, для начала – никому не доверять.
– Даже Тане?
– Особенно Тане, – отрезал Корсаков. – Но с важной оговоркой. Маевские явно не дураки. Они знают, что ты не просто так вернулся, тем более – с сопровождением. Связать отпущенный срок и внезапную болезнь способен любой дурак, даже такой влюбленный, как ты. А значит, за нами будут присматривать.
– Но если все настолько
– А вот это интересный вопрос, – кивнул Владимир. – Возможно, конечно, они опасаются того, что наша пропажа привлечет к ним более пристальное внимание… Но вряд ли. Им логичнее было бы не отпускать тебя, а убить на месте. А Маевские вместо этого сделали так, чтобы ты вернулся. Значит, ты им для чего-то нужен. И пока эта цель не выполнена – ты можешь чувствовать себя в относительной безопасности. Так что веди себя максимально естественно. Очаровывай родителей. Томно вздыхай по Татьяне. Пусть вся их подозрительность будет направлена на меня.
– Да? – Теплов задумался. – В таком случае, я пожалуй соглашусь на их еду. Все равно искать средство от моей хвори придется, а сидеть впроголодь на вяленом мясе выше моих сил! Но ты-то, конечно, не поддавайся! Сам говоришь, я им нужнее, а к тебе и подозрений больше!
Владимир подавил острое желание запустить в друга тяжелым ботинком. На том и порешили. И вот теперь, в ясном свете майского солнца, они сидели на усадебном крыльце, когда Маевский внезапно обратился к Дмитрию.
– Прошу простить. Для вас, столичных господ, это может показаться странным, но мы здесь люди набожные, – продолжил отец семейства. – Господь и святые помогают жить в такой глуши.
Корсаков остро ощутил, что взгляды собравшихся устремились к Дмитрию. Даже Мария Васильевна прервала свой мерзостный ритуал – после завтрака она с причавкиванием мусолила беззубым ртом сушку. Все ждали ответа Теплова.
– Да, конечно, – после неловкой паузы согласился он. – Ради новой семьи – безусловно!
– А где, позвольте полюбопытствовать, будет служба? – поинтересовался Корсаков. – Я не заметил часовни в усадьбе или деревне.
Маевские переглянулись.
– Часовня у нас, словно у первых здешних христиан, в лоне природы, – ответил Андрей Константинович. – Только, уж простите, Владимир Николаевич, таинство это семейное. Я буду вынужден попросить…
– Ни слова больше! – замахал руками Корсаков. – Не имею ни малейшего намерения нарушать ваши фамильные традиции!
Выждав мгновение, пока Маевские расслабились, он добавил:
– Но не могу не спросить – а кто будет служить?
– Мы все духовные чада отца Варсафия, – наставительно каркнула Мария Васильевна. – То воистину святой человек!
– И что же, он тоже живет в усадьбе?
– Нет, он почти не покидает часовни, посвящая все свое время молитвам.
– Неужели? И не страшно ему жить одному посреди леса? У вас же тут волки вокруг деревни кружат…
– О, ни один дикий зверь в наших лесах не посмеет тронуть отца Варсафия, – с жутковатой беззубой улыбкой пояснила старуха Маевская и замолчала, давая понять, что разговор закончен.
После завтрака Дмитрий и Владимир поднялись обратно в свою комнату. При свете дня усадьба казалась куда менее зловещей, но при этом значительно более потрепанной. Свет солнца из окон безжалостно освещал вздыбившиеся местами полы, просевшие потолки и неправильные изгибы дверных проемов, скосившиеся от времени.