Дело о воющей собаке
Шрифт:
– Ну и что из этого? – поколебавшись, спросил сержант.
– На этом полотенце был крем для бритья.
– И что дальше?
– Полотенце упало, когда Клинтон Фоули спускал с цепи собаку. Когда мужчина бреется, он не пачкает кремом полотенце. Крем попадает туда, только когда он вытирает с лица мыло. Ему приходится делать это в спешке, если его прерывают в середине бритья. Разумеется, Клинтон Фоули не сделал этого, когда собака залаяла в первый раз или когда он услышал, что в дом кто-то вошел. Он заговорил с этим человеком и во время разговора стал стирать полотенцем мыло с лица. Затем произошло нечто, заставившее
На момент в комнате воцарилось молчание, потом из тени послышался голос:
– Да, я видел это полотенце.
– Если бы вы, ребята, – продолжал Перри Мейсон, – осознали значение этого полотенца и сохранили его как вещественное доказательство, то могли бы себе представить, как произошло убийство. Отдайте полотенце на анализ, и вы обнаружите, что оно пропитано кремом для бритья, вытертым с лица Клинтона Фоули. Вы найдете немного засохшего мыла у него на подбородке – гораздо меньше, чем было бы, если бы его застрелили с намыленным лицом. И на полу, там, где его лицо касалось паркета, нет ни следа мыла. Повторяю: он вытер пену полотенцем.
– Не понимаю, что ему мешало вытереть лицо раньше, чем пойти посмотреть, кто вошел в дом, – возразил невольно заинтересованный сержант Голкомб.
– Фоули уронил полотенце, когда спускал с цепи пса, – объяснил Перри Мейсон. – Если бы он собирался спустить собаку с самого начала, то сделал бы это, а потом вышел и вытер лицо.
– Ну, в таком случае где Артур Картрайт? – спросил сержант.
– Не знаю. Я сегодня пытался его найти. Экономка говорит, что он куда-то ушел.
– А Телма Бентон утверждает, что он сбежал вместе с миссис Фоули, – заметил Голкомб.
– Да, – кивнул Мейсон. – Она мне так сказала.
– А Клинтон Фоули сказал Питу Доркасу.
– Я понял, – устало произнес Мейсон. – Неужели мы должны пережевывать все это снова?
– Нет, не должны, – буркнул сержант Голкомб. – Я просто объясняю вам, что ваш клиент Артур Картрайт, по всей вероятности, сбежал с миссис Фоули, услышал от нее об оскорблениях, которые ей пришлось терпеть от мужа, и вернулся назад, решив убить Клинтона Фоули.
– И единственное доказательство, на которое вы можете опереться, это факт, что у Картрайта были неприятности с Клинтоном Фоули и что он убежал с его женой?
– Для начала этого достаточно.
– Ну так я намерен сразу же опровергнуть вашу теорию. Если бы Артур Картрайт вернулся назад, то с твердым намерением убить Клинтона Фоули, верно?
– Полагаю, что да.
– Отлично. В таком случае он бы вошел в дом, увидел Клинтона Фоули, направил на него пистолет и выстрелил, а не стал бы стоять и спорить, покуда Фоули стирал с лица мыло. Картрайт не дал бы Фоули вернуться и спустить с цепи свирепую полицейскую овчарку. Ваша беда, ребята, в том, что вы находите мертвеца и сразу же начинаете искать того, кто выглядит наиболее подозрительно. Вы не обращаете внимания на улики и не пытаетесь понять, куда они указывают.
– Ну и куда же они указывают? – осведомился сержант.
– Черт возьми! – воскликнул Перри Мейсон. – Я и так выполнил почти всю детективную работу по этому делу и не собираюсь вкалывать за вас. В конце концов,
– Насколько мы понимаем, – заметил сержант Голкомб, – вам уже недурно заплатили за вашу работу.
Перри Мейсон широко зевнул:
– Это одно из относительных преимуществ моей профессии, сержант. Впрочем, тут есть и некоторое неудобство.
– А именно? – с любопытством спросил Голкомб.
– То, что платят исключительно за способности, – ответил Мейсон. – Единственная причина, по которой я получаю хорошие гонорары, заключается в том, что я демонстрирую способность выполнять свою работу. Если налогоплательщики не будут обеспечивать вам ежемесячное жалованье, пока вы не предъявите результаты, вы станете голодать по нескольку месяцев – разве только проявите больше сообразительности, чем проявляете в этом деле.
– Довольно, – заявил сержант Голкомб дрожащим от негодования голосом. – Если вы будете сидеть здесь и оскорблять меня, это ничего вам не даст, Мейсон. Постарайтесь это понять. В этом деле вы не просто адвокат. Вы – подозреваемый.
– Я уже понял, – кивнул Мейсон. – Потому и сказал то, что вы слышали.
– Послушайте, – рявкнул Голкомб, – либо вы лжете, что отправились туда к половине девятого, либо нарочно даете неопределенные показания, чтобы замутить воду! Обследование показывает, что Фоули убили от половины восьмого до восьми. Он был мертв уже более сорока минут, когда приехала полиция. Вам нужно только сообщить, где вы были между половиной восьмого и восемью, и вы будете вне подозрений. Какого черта вы не желаете с нами сотрудничать?
– Говорю вам: я не знаю, чем занимался в это время, – сказал Мейсон. – Я даже не смотрел на часы. Вышел пообедать, немного прогулялся, выкурил сигарету, вернулся в офис, потом снова прошелся по улице с сигаретой, поймал такси и отправился на встречу с Фоули.
– И встреча была назначена на половину девятого?
– Да.
– Но вы не можете этого доказать.
– Разумеется, нет. Какого черта я должен доказывать время каждой назначенной мною встречи? Я адвокат и назначаю множество встреч в течение дня. Фактически то, что я не могу доказать время встречи с Фоули, не только не является подозрительным обстоятельством, а, напротив, свидетельствует, что предполагалось рутинное деловое свидание. Если бы я предъявил дюжину людей, подтверждающих, что я договаривался о встрече с Клинтоном Фоули, вы бы сразу заинтересовались, чего это я так стараюсь засвидетельствовать время свидания. Конечно, если у вас есть хоть капля ума. Скажу вам еще кое-что. Что, по-вашему, мешало мне прибыть в дом Фоули в половине восьмого, убить его, вернуться в офис, потом взять другое такси и снова поехать туда к назначенному времени?
– Насколько я понимаю, ничего, – ответил Голкомб после паузы.
– То-то и оно, – кивнул Перри Мейсон. – Только если бы я так поступил, то наверняка бы постарался запомнить номер такси, доставившего меня туда к половине девятого, и обзавестись свидетелями того, что свидание было назначено на это время.
– Не знаю, как бы вы поступили, – с раздражением произнес сержант Голкомб. – Когда вы начинаете работать над делом, логики от вас не жди. Вы действуете на редкость бестолково. Почему бы вам не рассказать все откровенно, не пойти домой, не лечь спать и не предоставить нам этим заниматься?