Дело о заикающемся троцкисте (Агентство 'Золотая пуля' - Сборник новелл)
Шрифт:
– Что у нас в дальнейших творческих планах?- поинтересовался однажды Тараканников, позвонив с присущей ему бестактностью, когда сутки уже перевалили за полночь.
– Буду писать новую статью, этого нельзя так оставить.
– Может, бросишь? Я знаю, что Бардаков поручил одному человеку разобраться с тобой. Так получилось, что этот человек... ну я его очень хорошо знаю.
– Как разобраться?- испугалась я.
– Ну сначала мелкие запугивания.
Например, дверь в квартиру подожгут или стекло выбьют. Что дальше - не знаю.
Может, вплоть до ликвидации.
–
– Ну смотри,- сказал Тараканников и повесил трубку. Это был первый случай, когда разговор закончился по его инициативе.
***
Через несколько дней после этого разговора произошли события, после которых я поняла, что Бардаков совсем невменяемый, и его поступки никаким законам логики не подчиняются. Утром, выйдя из квартиры, я обнаружила на двери надпись, сделанную кровью: "Берегись, сука".
Вновь я испугалась по-настоящему - едва ли не так же, как тогда, в садоводстве.
И я поняла, что защитить меня не смогут ни Соболин, ни Обнорский, ни уж тем более вся питерская милиция. Статья была уже написана, сверстана и должна была выйти в понедельник в очередном номере "Явки с повинной".
...В воскресенье вечером, когда я плескалась в ванной, мне позвонил сам Бардаков. Я была бы не так удивлена, провались подо мной пол, как этим звонком.
Больше всего меня поразил тот факт, что его голос был спокойный, почти ласковый. Бардаков сообщил не о моей скорой смерти, а о том, что жаждет со мной увидеться.
– Нам нужно многое обсудить, не так ли?
– Что, например?
– Ну, например, вашу статью.
– А может, ваши методы работы?
– Ну у каждой организации бывают промахи. Осечки, так сказать.
– То есть убийство Ягодкина вы считаете осечкой?
– Не надо передергивать факты, как вы это сделали в вашей газете.
От возмущения я даже вылезла из ванны и присела на ее край. Этот невменяемый позвонил специально, чтоб меня разозлить?
Нет, он не хотел меня злить. Он просто хотел со мной поговорить. Я с ним разговаривать не хотела, но почему-то согласилась на встречу у него завтра в конторе.
Наверное, я просто устала, и мне было легче помириться с Бардаковым, нежели читать кровавые надписи каждое утро. Так или иначе, на встречу я согласилась, и это была моя роковая ошибка. Только это мне объяснили гораздо позже, во вторник, на следующий день после встречи с Бардаковым.
***
Бардаков оказался маленьким смешным человечком с вытертыми сзади штанами и нервными ужимками. Несмотря на вполне пристойный костюм, директор "Китеж-града" производил неряшливое впечатление - то ли засаленными темными волосами, то ли отвратительно грязными ботинками. Его глаза, расположенные чуть-чуть навыкате, испуганно и с ненавистью глядели на этот мир. При виде меня он радостно задергал головой и суетливо выскочил навстречу.
– Садитесь, Анна Владимировна! Хотите кофе?- Бардаков по-халдейски склонился надо мной.
– Почему бы и нет,- я вдруг почувствовала уверенность.- Так о чем вы хотели поговорить?
– Я хотел
– Я разве с вами ссорилась?..
...Я уже успела дойти до дома, когда меня снова вызвали на работу. Позвонила Ксюша и официальным голосом сообщила, что меня хочет видеть Обнорский.
С очень плохим предчувствием я поймала машину и вернулась обратно.
Обнорский начал с допроса. В его лице читалась одна суровость.
– Ты была в "Китеж-граде"?
– Да.
– Зачем?
– Позвонил Бардаков и пригласил...
– О чем говорили?
– Да так, ни о чем. Он критиковал мою статью, а я говорила, что в статье нет ни слова неправды.
– Но вы пришли к общему мнению?
Ты сказала, что больше не будешь писать?
– Ну да.
Обнорский задумался и замолчал. Некоторое время он сидел так, покачивая головой, словно в чем-то убедившись. Допрос продолжился:
– Почему?
– Просто уже нечего было писать,- неуверенно произнесла я. Мне было как-то неловко признать, что я испугалась Бардакова.
– Тараканников при вашей беседе присутствовал?
– Да, но я не знала, что он там будет.
Его, видимо, тоже пригласил Бардаков.
Нес какую-то чушь, как всегда. Он зашел через полчаса после меня,- я почувствовала, что мне приходится оправдываться, и стало противно,- а что случилось?
Тут Обнорский взорвался:
– А случилось то, моя дорогая, что твоего приятеля Тараканникова полчаса назад рубоповцы взяли при получении двух тысяч долларов от Бардакова в качестве взятки и собираются предъявить ему обвинение в вымогательстве. И не надо смотреть на меня такими невинными глазами. Он вымогал деньги от твоего имени, за то, что ты больше не будешь писать клевету про "Китежград". Так что ты вполне можешь пойти с ним как соучастница!
...Подробности мне рассказали уже позже. Оказывается, Бардаков предъявил следствию диктофонные записи, где Тараканников открытым текстом требует у него деньги за то, чтоб в дальнейшем не было проблем с журналистами. Говорит, что я тружусь над текстом по его заданию, и в подтверждение этого приводит некоторые факты из еще неопубликованного текста. То, что Тараканников присутствовал при нашей с Бардаковым встрече и вставлял в наш разговор туманного содержания фразы - лишнее подтверждение нашего с ним "сговора".
Мне было так худо, что хоть, в петлю лезь. Более всего меня пугали не возможные последствия случившегося, какими бы они ни были, а то, что мне никто не верил. Я была бы готова повеситься ради того, чтобы коллеги поверили в мою невиновность... если бы не Антошка. Но даже сделай я это думаю, никого бы я не убедила, что не вступала в преступный сговор с Тараканниковым. Может, прибавилось бы жалости ко мне. Но ее и сейчас было предостаточно.
В Агентстве все словно сговорились.
Все, как один, смотрели на меня так, будто я смертельно больна заговаривали со мной сочувственно и тихо, но приблизиться боялись, чтоб не заразиться. Обнорский, видимо, больше всего боялся заразы - в последние дни он меня игнорировал. Лишь пару раз я чувствовала спиной его хмурый взгляд.