Дело об убийстве Распутина
Шрифт:
Этот характерный, словно наполированный бархоткой череп и выхоленные усы, которые с началом войны герой думских баталий начал залихватски подкручивать вверх, были известны любому российскому обывателю. Задержав взгляд на самой приметной черте его лица — глазах, вы предположили бы в нем натуру, по меньшей мере, непростодушную. Один глаз его неизменно сохранял выражение цепкое и внимательное, другой, широко раскрытый и словно стеклянный, смотрел на вас пустым отрешенным взглядом, присущим слепым… или фанатикам.
С началом войны Пуришкевич переменился не только формой усов. Он переменился и
Мало изобразить принадлежности его штатского туалета, тут надо изобразить, сколь много в нем чувствовалось притязания бессарабского помещика, обретшего неописуемую популярность в столицах, на добротность и франтовство! Огромная цепь червонного золота перепоясывала его поперек изящнейшего жилета, другая, еще толще, звенела и бряцала на запястье руки, в которую шестым пальцем вросла неизменная отличнейшая сигара. А многочисленные костюмы, словно секунду назад отутюженные и выпорхнувшие из рук портного, излучали самолюбивое добротное довольство. Вот и сейчас, собираясь стать убийцей, он положил в карман своей щегольской шинели купленный специально к случаю сверкающий никелированный кастет, карман же форменных брюк его оттянула замечательнейшая вещь — шестизарядный револьвер фирмы «Соваж».
Только самое лучшее, самого превосходного качества имело право служить этому восторженному себялюбцу!
В общем, Пуришкевич был самолюбивым и честолюбивым человеком, он был неизменно доволен собой… и он имел на это полное право!
Он был человеком одаренным.
В свое время он с отличием окончил историко-филологический факультет. Его сатирические стишки забавны и остры. Их с удовольствием цитируют на всех политических углах и соратники, и заклятые враги.
В Думе его считают признанным мастером ораторского искусства. Выступая с думской кафедры, он выпустил из своих красноречивых уст на вольный воздух немало крылатых фраз. Некоторые порхают в политических сферах и по наши дни.
Он начинал свою карьеру в Министерстве внутренних дел. Был завсегдатаем и желанным гостем правых политических салонов. Многие современники с восторгом отмечали его блестящие, из ряда вон, организационные способности.
Он антисемит, видный черносотенец. Первый защитник батюшки-царя и прав помещичьего дворянства.
За ним — большая партия правых, знаменитый Союз Михаила Архангела {17}. А он — его бессменный председатель, железной рукой собравший последователей под свои знамена. И здесь Пуришкевич мог бы гордиться и быть довольным собой, и тут он был в победителях, ибо свою партию он создал и выпестовал в жесткой конкурентной борьбе со своими же единомышленниками, правыми монархистами, пожирая одного правого лидера, за другим…
Придя в Думу, депутат от далекой российской провинции не растерялся, не остался безликой фигурой в безликой толпе заседающих в думских креслах народных избранников. Он быстро освоился в незнакомом фарватере народившейся демократии…
И благодаря своему экстравагантному поведению стал лоцманом-первопроходцем.
Верный признак славы — про него сочиняли анекдоты!
А в некоторых кругах российского общества его имя стало нарицательным для обозначения реакционера и мракобеса. Передавали такой анекдот — как-то во время ссоры один господин назвал другого «пуришкевичем» и был немедленно вызван на дуэль. И суд чести признал — повод для дуэли даже избыточен!
Его называли шутом, думским болтуном… политическим паяцем… трагическим клоуном. Пуришкевич же, демонстративно манкируя обидными кличками, гордо именовал себя «твердокаменным монархистом».
Так выглядела типичная картина думских заседаний с солирующим Пуришкевичем: «На кафедре беснуется Пуришкевич. Он говорит очень недурно, бойко, нахально острит и вызывает гомерический хохот аудитории».
И только очень немногие понимали, что за масочкой политического паяца и шута, за всем этим каскадом шуточек, эпиграммок, политических частушек и бесшабашного хулиганства скрывалось совершенно другое лицо — лицо холодного, очень расчетливого и безжалостного политика… кто обладал острым зрением, видел: Пуришкевич «человек опасный и вовсе не такая ничтожная величина, как принято думать».
Современники были правы: счастье, что Пуришкевич бывал смешон. Не будь этого, он внушал бы ужас, настолько «твердокаменный монархист» был лишен каких бы то ни было принципов и убеждений. Этот господин, в нетерпении выхаживающий по мостовой в ожидании автомобиля, который унесет его к месту убийства, совсем не соответствует данному самому себе определению — «я человек без тормозов». Его самый проверенный и верный тормоз — политическая выгода, точно выверенный политический расчет.
Но коли так, что означают загадочные политические маневры Пуришкевича в дни, предшествующие его участию в убийстве Распутина?
Так, как действовал он, мог действовать только человек, точно и наверняка знающий, что дни правления государя сочтены. Как иначе объяснить поспешное сжигание всех мостов, соединявших «твердокаменного монархиста» с ныне правящим монархом?
За несколько недель до убийства, после долгого перерыва, Пуришкевич взошел на кафедру Государственной думы, чтобы спуститься с нее в ореоле исторического бессмертия. Говорил Пуришкевич долго — почти два часа…
«Зло идет от тех темных сил и влияний, которые и заставляют взлетать на высокие посты людей, которые не могут их занимать. От влияний, которые возглавляются Гришкой Распутиным! Ночи последние не могу спать… лежу с открытыми глазами, и мне представляется ряд телеграмм, записок и сведений, которые пишет этот безграмотный мужик то одному, то другому министру… Неисполнение этих требований влекло к тому, что эти господа, сильные и властные — слетали!
Я полагал, что домашние распри должны быть забыты во время войны. Теперь я нарушил запрет, чтобы дать докатиться к подножию трона думам русских масс…