Дело обеспокоенного опекуна

Гарднер Эрл Стенли

— А как же налоги? — спросил Мейсон.

— Выплачивал из доходов, которые получал от собственности, записанной на мое имя.

— Но разве вы не были обязаны ежегодно отчитываться наследнице о своих действиях?

— Я этого никогда не делал, и мисс Эллис никогда не требовала у меня отчета.

— Она не интересовалась, что стало с ее деньгами?

— Ей казалось, что она в курсе дел. Сейчас она уверена, что у нее не осталось ни цента, поскольку я ежемесячно давал ей не менее двух тысяч долларов с самого дня смерти ее отца.

— Две

тысячи долларов в месяц? Она, наверное, что-то откладывала?

— Наоборот, у нее были долги. Нет большей простофили в денежных делах, чем Дезире! Она занимала у кого ни попадя. Тогда я положил все деньги на свое имя.

— Понимаю.

— Надеюсь, что так. — Даттон смотрел на адвоката с тревогой и надеждой.

— Вы совершили множество преступлений: растрату, присвоение имущества, злоупотребление доверием… — Мейсон переглянулся с Деллой, сидевшей в углу комнаты.

— Все это так, — подтвердил Даттон, — но я продолжаю считать, что поступил правильно.

— Чего же вы хотите от меня? — спросил Мейсон.

— Срок, указанный в завещании Эллиса, истекает через три месяца. Тогда я должен буду предоставить отчет о своих действиях и передать Дезире все деньги, которые у меня остались.

— А вы не в состоянии этого сделать?

— В том-то все и дело! — сокрушенно воскликнул Даттон. — Хотя бы потому, что все деньги вложены в банк на мое имя.

Мейсон окинул Даттона задумчивым взглядом и настойчиво попросил:

— Объясните, что вы ждете от меня.

— Я сделал все, что мог, для защиты интересов Дезире. Сто тысяч долларов — не такая уж большая сумма, но с точки зрения небогатого человека — довольно значительная. Еще при жизни отца Дезире полюбила общество длинноволосых молодых людей, которые не чистят ногтей и называют себя идеалистами крайне левого направления. Они были не прочь поживиться за ее счет, но при этом не признавали девушку своей, относились к ней даже как-то свысока. Дезире — натура слабая, чувствительная, она страдает от одиночества, ее так и тянет в плохую компанию… Темплтон надеялся, что за четыре года она научится лучше разбираться в жизни и людях.

— Ее отец составил завещание с целью защитить дочь от подобных типов?

— Да! Он хотел, чтобы я контролировал ее расходы. Стесненное таким образом финансовое положение Дезире должно было отпугнуть ее дружков и вынудило бы девушку искать общества равных себе. Это я понял из нашего с ним последнего разговора.

— Почему же вы не выполнили его волю?

— Я считал, что поступить так было бы неправильно. Я предпочел действовать по своему усмотрению в надежде, что ее «друзья», поверив, что она растратила все наследство, первыми бросят ее. Ведь если, с другой стороны, я смог бы провернуть такие выгодные сделки, о возможности которых Дезире даже и не подозревает, мне удалось бы щедрой рукой снабжать ее деньгами, которые она, без сомнения, столь же щедро тратила. И в конце концов стала бы изгоем в своей компании битников.

— И

вы нарушили закон, рискуя сесть в тюрьму?

— Прошу вас, помогите мне избежать этого! Когда у меня появилась возможность объединить наследство мисс Эллис с моими собственными сбережениями, я пошел на это, и все деньги теперь положены на мое имя, но моя подопечная в подробности операции не посвящена.

— А если бы вы умерли? — спросил Мейсон.

— На здоровье я не жалуюсь и умирать в ближайшее время не собираюсь.

Мейсон испытующе посмотрел на клиента.

— Каждую неделю несколько сотен человек погибают в автокатастрофах. Никто из них не собирался умирать.

Даттон усмехнулся.

— Я не тот человек, чтобы сводить счеты с жизнью по воскресеньям.

— Вы еще очень молоды.

— Это зависит от того, какой смысл вы вкладываете в это слово. Мне тридцать два.

— А Дезире?

— Ей скоро двадцать семь.

— И вы так сильно ее любите?

— Что? Что вы говорите?! — воскликнул Даттон, вскакивая со стула.

— Перед вами открывались отличные профессиональные перспективы: вы, по-видимому, человек весьма способный. Но вы рискуете будущим, чтобы защитить Дезире от охотников за приданым! Мой дорогой, я адвокат, психология — мой хлеб, поэтому не лучше ли будет, если вы скажете мне всю правду?

Даттон вздохнул, бросил смущенный взгляд на Деллу Стрит и продолжил свою исповедь:

— Это правда, я люблю ее. Я всегда ее любил. Но ума не приложу, как ей в этом признаться!

— Почему же?

— Да потому что я для нее нечто вроде дядюшки, старшего брата, в какой-то степени — руководителя и наставника. Я не умею говорить на ее языке. Для всех этих бездельников — ее друзей, для всей этой грязной банды я являю собой нечто вроде престарелого пугала. В настоящее время она рассматривает меня просто как своего личного банкира.

— Четыре года назад вам было всего двадцать восемь лет, — заметил Мейсон, — и мистер Эллис обратился именно к вам, он не стал искать более солидного и опытного человека. Почему? Не потому ли, что уже тогда вы добились больших успехов в своей профессии?

Немного поколебавшись, Даттон ответил:

— По правде говоря, мистер Эллис чувствовал ко мне большую симпатию. Он полагал, что я окажу на Дезире благотворное влияние. В то время она спуталась с этой шайкой сумасшедших. Погналась за какими-то нелепыми фантазиями…

— Вы хотите сказать, что отец девушки лелеял надежду, что если Дезире будет вынуждена часто общаться с вами, то, вероятнее всего, ответит вам взаимностью?

Даттон снова покраснел.

— Верно, такая мысль приходила ему в голову. Он хотел защитить Дезире от нее самой и, возможно, думал, что я лучше, чем кто-либо, справлюсь с этой задачей. Он знал о моих чувствах к Дезире. Но результат получился прямо противоположный! Дезире видит во мне лишь старого скрягу. И наша разница в годах это еще больше усиливает.