Дело победившей обезьяны
Шрифт:
Так он и сидел, неподвижный и опустошенный, над пустой чашкою, пока из детской не донесся до него едва слышный, мирный голосок жены.
Сердце
“Варвары-то ладно, – подумал он. – У них своя вера, свой рай… Но вот мы-то с чего такие кренделя творим сами с собою, это ж уму непостижимо…”
Колыбельная струилась напевно, медлительно и неизбывно печально, как отчего-то печально все русское; впрочем, как слышал когда-то Богдан, некоторые народознатцы утверждают, будто она была отголосоком неких реальных трений, возникших на исходе средневековья между Ордусью и Францией со всеми ее друа де
Богдан тяжело поднялся из-за стола.
Богдан вошел в детскую. Первая красавица Ургенча сидела к нему вполоборота, ритмично покачивая кроватку; на звук открывшейся двери она порывисто обернулась. В огромных темных глазах ее мешались преданность и тревога.
– Почему так грустно, Фира? – тихо спросил Богдан.
– Потому что ты грустный, – не задумываясь ответила жена. – Я же твое зеркало, я люблю тебя…
Богдан подошел к ней сзади и благодарно положил руки ей на плечи; Фирузе, запрокинув голову, прижалась к нему тяжелой грудой черных волос и закрыла глаза.
– Я не грустный, – сказал Богдан. – Я просто немножко устал.
– Отдохни, – сказала Фирузе. – Ты дома. А я спою что-нибудь другое…