Дело Рихарда Зорге
Шрифт:
«Сделайте все возможное и используйте все доступные средства для получения копий документов, полученных специальным посланником Канариса от японской армии или копий документов, полученных лично посланником от Лушкова. Доложите немедленно о получении всех подобных документов».
Микрофильм был отправлен с курьером, и его содержимое продемонстрировало Советам ту степень опасности, которую представляли показания Лушкова, и, соответственно, тот резонанс, который они могут вызвать на самом высоком уровне.
Главный тезис, основанный на детальном анализе документов, заключался в том, что из-за широкого недовольства в Красной Армии и существования сильной оппозиции в Сибири советская военная машина на Дальнем Востоке немедленно рухнет в случае японского вторжения.
Кроме
Должно быть, и японской, и германской военным разведкам сразу стало ясно, что данные, предоставленные Лушковым, были отражением широких чисток в рядах и в руководстве Красной Армии, последовавших за судом над маршалом Тухачевским и другими высшими офицерами, и были поразительно важны для оценки влияния этих событий на военную мощь России. Зорге [82] отнюдь не преувеличивал, когда позднее так прокомментировал это событие: «Одним из следствий показаний Лушкова была опасность совместных японо-германских военных действий против Советского Союза». А главная задача Зорге состояла в том, чтобы, насколько позволяли возможности разведывательной миссии, способствовать избежанию подобных катастроф.
82
Или Лушков служил ранее на европейской границе Советского Союза, или как старший офицер ГПУ имел доступ к информации о советских боевых порядках в этом регионе.
Реакция самого Зорге на это событие бросает некоторый свет на необычайную твердость его собственных убеждений.
«Я считал, что Лушков стал перебежчиком не только потому, что был недоволен отношением к себе со стороны советских властей и из-за какой-то обиды или оскорбления, пережитых им в Сибири, но просто потому, что в то время чистки коснулись уже непосредственно рядов ГПУ и он боялся, что может оказаться в числе жертв. Я пришел к выводу, что Лушков выставил политическую причину своего побега лишь потому, что у него были друзья в оппозиционных группах в Сибири.
Утверждения предателя и его поступки всегда стереотипны, и потому сам Лушков меня не очень интересовал».
Однако, увидев первые откровения «предателя» из ГПУ, высказанные им в японском генеральном штабе, Зорге мгновенно понял, какое действие они окажут на правительственные круги Японии и Германии.
Поначалу его весьма встревожила реакция японцев. Германскому посольству, по-видимому, было сказано, что «Советский Союз находится на грани развала». Зорге всегда считал, что его особый престиж в посольских кругах следует использовать в политических целях и в пропагандистском смысле, несмотря на холодное равнодушие, проявляемое Москвой по отношению к этому самоназначению и дополнительной роли, взятой на себя Зорге, и потому в этом случае он спорил с японскими аргументами, указывая, что «Лушков был ненадежной и второстепенной фигурой».
«Опасно судить о внутренней ситуации в России по показаниям человека, подобного Лушкову. Его высказывания, говорил я, того сорта, какие можно почерпнуть в любой антинацистской книге, написанной немецкими беженцами. Они часто предсказывают, что нацистский режим ждет неминуемый крах».
Лушков, возможно, и вел речь о чистках, проводившихся ГПУ в советской Дальневосточной армии, находившейся под командованием маршала Блюхера, который под псевдонимом «Гален» был ведущим советским военным специалистом в штабе Бородина в Китае в 1923 году и советником многообещающего китайского генерала Чан Кайши [83] .
83
Интересно
В промежутке между июнем 1938 года, когда перебежал Лушков, и концом года, когда Зорге передал в Москву результаты изучения в Токио обширных показаний первого, Блюхер исчез без следа. Его исчезновение и массовое искоренение оппозиции в рядах советской армии, которое совпало с тайной казнью Блюхера, вполне может быть соотнесено непосредственно с побегом Лушкова и светом, который сумел пролить на это дело Зорге [84] .
Благодаря Зорге японские оценки советских вооруженных сил на сибирской границе на случай японского нападения стали известны в Москве.
84
В статье, озаглавленной «Дальневосточная Красная Армия», Лушков упоминает о внезапном исчезновении Блюхера «во время Чанкуфенга». Стычка при Чанкуфенге между японцами и русскими имела место между серединой июля и серединой августа 1938 года — другими словами, вскоре после побега Лушкова. Похоже, что это подтверждает теорию, что «исчезновение» Блюхера и побег Лушкова были взаимосвязаны.
Не существует прямых свидетельств оценки материалов по делу Лушкова японскими и германскими экспертами, однако на следующий год на границах Маньчжурии и Внешней Монголии была предпринята крупномасштабная проба сил в районе Номонхана — с катастрофическими для Квантунской армии последствиями. Есть некоторый намек в более поздних показаниях ведущего прокурора по делу Зорге, Йосикавы Митсусада, что существовала связь между провалом этой операции, основанной на полученной от Лушкова информации, и передачей Зорге в Россию японской оценки советских вооруженных сил. Описав переданный Зорге микрофильм о лушковскими материалами, этот чиновник продолжал: «А потом случился Номон-ханский инцидент».
Деятельность Зорге в связи с делом Лушкова была одной из величайших услуг, оказанных им 4-му Управлению за все время его японской миссии [85] .
Остальные члены группы Зорге также смогли в этот период обеспечить его ценной информацией о японских намерениях, а также и чисто военной информацией.
Примерно через месяц после побега Лушкова произошла резкая стычка между японцами и русскими на холмах, известных как Чанкуфенг, к юго-западу от Владивостока, на границе с Кореей, Маньчжурией и советским Дальним Востоком. Бои продолжались в течение месяца. Но на основании информации, полученной от Одзаки, ныне консультанта Кабинета, и Мияги, заставлявшего своих субагентов узнавать все, что можно о передвижении войск, Зорге смог заверить Москву, что ни японское правительство, ни японская армия не позволят этим стычкам перерасти в настоящую войну.
85
Есть несколько указаний на то, что Лушков, возможно, был расстрелян в Японии в августе 1945 года.
Во время более серьезных и длительных враждебных действий у Номонхана Одзаки не общался ни с кем из секретариата Кабинета, поскольку в январе 1939 года принца Коноэ сменил на посту премьер-министра барон Хиранума. Однако уже с начала июня 1939 Одзаки работал в качестве консультанта Исследовательского отдела токийского филиала ЮМЖД и на новом месте он получил прекрасную возможность получать разведданные обо всем, что касалось Маньчжурии. И он еще раз заверил Зорге, что японское правительство не желает идти на риск полномасштабной войны о Россией.