Дело Рихарда Зорге
Шрифт:
Все без исключения статьи, написанные в период сентябрь — ноябрь 1964 года в России и в Восточной Германии, настойчиво подчеркивали эту связь между соратником Карла Маркса и Героем Советского Союза (с ноября 1964 года) Рихардом Зорге. Один писатель даже утверждал, что отец Рихарда обучался в Высшей политехнической школе Стефенса близ Нью-Йорка и что в декабре 1894 года Альберт Зорге писал Энгельсу: «Наш сын работает в Чикаго».
Любопытно, что Рихард, родившийся в Баку в октябре 1895 года, где, согласно всем другим свидетельствам, его отец в то время работал инженером, признавал Альберта Зорге своим дедом и ни словом не упоминал об учебе отца в Соединенных Штатах, где тот едва ли мог оказаться в 1894 году.
Однако среди бумаг, найденных у Зорге
Встречи Рязанова и Рихарда Зорге имели и другое значение. Этот краткий контакт между выдающимся ученым-марксистом, знатоком истории социализма и молодым, горячим немецким коммунистическим журналистом, должно быть, вызвал у Рихарда Зорге глубокое душевное волнение и весьма польстил его самолюбию.
Говорили, что Рязанов пригласил Рихарда стать сотрудником в Институте Маркса — Энгельса в Москве для работы над редактированием нового образцового издания работ Маркса. Однако, по словам Зорге, «руководители германской партии не отпустили бы меня». За фасадом этой «культурной миссии» в Германию хорошо просматривались куда более практические цели. В любом случае, вероятно, это был первый подход русских к Зорге, и интересно, что, когда Зорге переехал в Москву, Рязанов и Кристиану также принял на работу в свой институт.
Вскоре после этих событий последовала вторая и решающая встреча, о которой нам известно, между Зорге и советскими представителями.
В апреле 1924 года во Франкфурте проходил XI съезд Германской коммунистической партии, объявленной вне закона властями Веймарской республики в ноябре 1923 года. Заседания проходили под маркой Спорт-клуба, и были предприняты самые тщательные и хорошо продуманные меры против налетов полиции. Для охраны заседаний и делегатов накануне съезда были созданы сильные и хорошо вооруженные отряды [15] .
15
Хотя коммунистическая партия и была объявлена вне закона после революционных событий 1923 года, запрет был снят 1 марта 1924 года, и романтическая бравада всех этих предосторожностей была явно чрезмерной.
Центральной темой дискуссии на съезде стал вопрос об ответственности за поражение октября 1923 года, когда веймарским властям удалось упредить вооруженные выступления рабочих в Саксонии и Тюрингии, и весь мятеж ограничился лишь спорадическими и краткими стычками в Гамбурге [16] . Приказ на начало вооруженного восстания, спланированного секретным военным аппаратом
16
Один неподтвержденный источник дает основание предполагать, что 3°рге играл активную роль в этом неудачном деле.
И потому во Франкфурт была прислана высокопоставленная братская делегация Коминтерна с тем, чтобы использовать все свое влияние и поддержать просоветские силы накануне приближающихся выборов в новый объединенный Центральный Комитет Германской компартии.
Эта русская миссия состояла из шести делегатов, и возглавлял ее Дмитрий Захарович Мануильский, большевик из старой ленинской гвардии, один из самых влиятельных и могущественных членов Исполкома Коминтерна, где он отвечал за германские дела. Другим членом бьш Соломон Лозовский, представитель того же комитета в Профинтер-не — созданной Советами Всемирной федерации красных профсоюзов. В делегацию входили также три члена Центрального Комитета русской компартии.
Зорге писал, что его попросили «помочь найти жилье» для членов советской делегации и что, по крайней мере, один или двое из них квартировали у него дома. Он также «выступал в роли телохранителя», и нет сомнений, что он был своего рода гидом для приехавших русских.
Зорге назвал имена двух других советских делегатов: Пятницкого и Куусинена, руководящих членов Исполкома Коминтерна. Нет никаких свидетельств, подтверждающих присутствие этих двух людей во Франкфурте в то время, и маловероятно, чтобы в создавшихся обстоятельствах вся верхушка Коминтерна приехала в Германию ради такого случая. Но Зорге часто будет использовать все эти имена в своих последующих показаниях.
Зорге не принимал непосредственного участия в дискуссиях на Франкфуртском съезде партии, но его личное обаяние и яркая личность, независимо от его неопределенного нелегального статуса, привлекли к нему внимание Мануильского и его советников.
Как пишет сам Зорге: «На закрытии съезда они (советские делегаты) попросили меня приехать в этом году для работы в штаб-квартиру Коминтерна в Москву. Я не мог выехать немедленно, поскольку должен был участвовать в нескольких организационных и разведывательных мероприятиях сразу после Франкфуртского съезда, однако предложение делегации Коминтерна взять меня на работу в разведывательное бюро Коминтерна было одобрено партийным руководством в Берлине, и в конце 1924 года я уехал из Берлина в Москву, чтобы в 1925 году приступить к работе».
Много лет спустя, во время следствия, Зорге слегка подправил это заявление, написав: «Переговоры о моем переводе начались в 1925 году. Официальный запрос о моей службе был отправлен в Берлин из Коминтерна».
Миссия советской делегации во Франкфурте провалилась, и большинство, избранное в новый состав Центрального Комитета Германской компартии, повело линию на критическое отношение к попыткам Коминтерна контролировать развитие событий в Германии.
Рут Фишер, одна из представительниц левого направления, позднее так описала отношения Зорге о русскими:
«Мануильский добился успеха в другой, более важной задаче, которая была частью его германской миссии. В сотрудничестве со специалистами ГПУ он имел обыкновение присматривать среди немецких коммунистов людей, подходящих для русской разведывательной службы. Зорге был представлен Мануильскому как человек, которому уже поручали небольшие разведывательные задания для Германской компартии. Мы в Центральном Комитете знали, что немецкие коммунисты числились на русской службе, но не могли влиять на такое положение дел — и это служило постоянным источником трений между нами и Мануиль-ским».