Дело тел
Шрифт:
— Что именно перестать? — уточнил Ит. — Пить твой компот, щелкать тебя по носу, или писать эту книжку?
Даша ничего не ответила. Отвернулась. Ит обнял ее за плечи и чмокнул в макушку.
— Зайка, ну не плач, — попросил он. — Ну хочешь, я прямо сейчас этот блокнот выкину в форточку?
— Пап, не говори глупости, — Даша вздохнула. — Я просто вспомнила.
— О чем?
—
— И какое же? — спросил Ит, хотя и сам понимал, куда она клонит.
— Тогда всё было правильно. Понимаешь? Весь мир был правильным. И счастливым. А сейчас он таким быть перестает.
— И когда ты это поняла? — Ит всё еще держал ее за плечи.
— Года два назад, наверное. Когда мир стал разваливаться, — Даша, наконец, высвободилась из его рук, взяла со стола банку с компотом, и понесла к холодильнику. — Мы все немножко неправильные, пап. Мама, ты, Фэб… вроде бы правильные, а на самом деле — нет.
— Почему? — требовательно спросил Ит.
— Я чувствую… словно бы ветер, понимаешь? Даже ночью. Мы все ложимся спать, но я не сплю, я лежу, и слушаю этот ветер. Который внутри. За окном ветра нет, на небе ни облачка, река как зеркало, ни один лист не шелохнется — а я всё равно слышу. Ты мне веришь?
Ит замер. Даша выжидающе смотрела на него, а он всё молчал — не в силах произнести ни слова. В горле пересохло.
— Так веришь или нет? — требовательно спросила Даша.
— Да, зайчик, — Ит с трудом кивнул. — Да, я верю.
— Почему?
— Потому что я его слышу… тоже. Но, Дашуль… не всё так плохо, — Ит заставил себя улыбнуться. — Правда. Просто сейчас некий переходный период, и поэтому…
— Переходный — откуда и куда? — прищурилась Даша.
— Знал бы, ответил, — хмыкнул Ит. — Но что переходный — это точно.
— Пап, а чего ты так рано пришел? — вдруг сообразила Даша. — Ты же должен в больнице быть.
— Уже не должен. Даш, меня уволили. Досрочно.
— Как — уволили? Почему?!
— Не «почему», а «за что», — беспечно поправил Ит. — Поговорил, понимаешь, по душам с одной генеральшей. Хорошо хоть архив успел сдать раньше всех, так что увольнение моё не сильно на что-то повлияло.
— О-бал-деть, — по слогам произнесла Даша. — Но ты, кажется, совершенно не расстроен.
— Абсолютно, — заверил Ит. — Надо бы, конечно, поделать всякие дела, но… у меня тут возникла мысль…
—
— Одевайся, и поехали есть мороженое. В «Шоколадницу», на Гоголевский. Мы с тобой миллион лет не ели мороженого! Такого, знаешь, ванильного, с карамельным соусом, с вафельной крошкой, с орехами, и с половинкой персика в сиропе. И кофе! Там же лучший кофе в Москве. Имеет право неправильный папа угостить неправильную дочь мороженым в честь своего неправильного увольнения, а? Давай, пулей.
— Но Верка с Витькой должны придти…
— У них что, нет ключей? — прищурился Ит. — Даша, я сказал — пулей. Ты не расслышала?
— Папка, ты псих, — усмехнулась Даша. — Авантюрист. И кофеман.
— И очень хорошо. Ну что, мир стал хоть чуточку лучше?
— Стал, — заверила Даша. И поняла, что не соврала. Действительно, ощущение, вот это сильное, до слёз, внезапно отпустило её почти полностью. Надолго ли? Неизвестно. Но сейчас… почему бы, действительно, не поддаться на папину авантюру, ведь авантюра и впрямь обещает стать восхитительной. Потому что одним мороженым папа, ошалевший от отсутствия работы, явно не ограничится. А папины авантюры — это всегда здорово.
— Так мне книжку дальше писать, или ну ее на фиг? — спросил Ит вслед выходящей с кухни Даше.
— Писать, конечно, — ответила дочь. — Попробуй только не написать.
3
И что у вас там еще есть?
Берта сидела за столом и невидящим взглядом смотрела за окно, в майский день, на купола, на Яузу, на дома; смотрела словно бы сквозь привычный пейзаж, сквозь небо, сквозь самое время. Перед ней на столе лежали бумаги, и именно поэтому смотреть на стол сейчас не хотелось. Совсем не хотелось.
В эту квартиру, маленькую, она приходила не очень часто — некогда. Но приходила. Особенно тогда, когда хотелось побыть одной и подумать в тишине. Посидеть вот так, молча, размышляя, пытаясь что-то понять и осмыслить.
— Что-то уходит, — прошептала Берта беззвучно. — Что-то уходит с земли…
Руки ее сейчас покойно лежали поверх трёх листов, двух сероватых, рыхлых, и одного кипенно-белого. Два ордера и один приказ.
Первый сероватый лист. Ордер. Квартира на Красной Пресне, в высотке. Две комнаты, десятый этаж, окна на реку. Большая, двенадцать метров, светлая кухня. Балкон. Три минуты пешочком до пристани, на которой останавливаются десять маршрутов.
Идеально.
Второй сероватый лист. Ордер. Квартира в ГЗ, тоже высотка. Воробьевы горы. Четырнадцатый этаж, окна на реку, великолепный вид на город. Кухня чуть меньше, и до пристани автобусом, но за то, что это Главное Здание, можно простить и кухню, и автобус.