Дело тел
Шрифт:
Как только они оказались внутри, дверь мгновенно встала на своё место.
Тьма.
Чье-то дыхание во тьме, и соприкасаются плечи и руки.
И ничего больше.
— Бонни, зачем ты стала их злить? — спросил Фадан.
— Так нас же всё равно убьют… убьет… этот… Вот я и решила, что раз всё равно, то я хоть правду скажу, — ответила Бонни.
— Ты забыла, как нас чуть на части не порвали, когда ты на проповеди правду сказала? — Шини всё еще сердился. — Вот чего тебе эта правда,
— Тише вы! — шикнул Аквист. Он стоял с краю, чувствуя под рукой стену модуля, и прислушивался. — Не орите!
— Какая теперь разница? Ори, не ори… — начал было Бакли, но Аквист, нащупав его в темноте, дернул за рукав, и снова произнес:
— Тише! Не слышите, что ли?
Все замолчали и начали прислушиваться. Той абсолютной тишины, которая стояла раньше, больше не было — по модулю словно бы проносился едва различимый шорох, похожий на чей-то усталый вздох, вот только вздох этот не прекращался, не останавливался.
— Ветер? — шепотом спросил Фадан.
— Похоже, — отозвался Аквист. — Но откуда тут ветер?
— Да не может этого быть… — начал Бакли, но тут же замолчал — потому шорох вдруг усилился, теперь он больше напоминал шипение рассерженной огромной змеи.
— Я, кажется, какое-то слово всё время слышу, — прошептала Бонни. — Что-то вроде… недо… недос…
— Недостойные, — шепот вдруг превратился в голос, настолько громкий, что от него словно бы вздрогнуло пространство. — Жалкие! Как посмели!
— Чего посмели-то? — спросил вдруг Бакли. — Жить хотеть посмели?
— Не так, — голос стал немного тише. — Я это сделаю не так.
И в этот момент тьма перестала быть тьмой.
Кресло, в котором сидел Фадан, было на редкость удобное, и стояло оно в его комнате, в его доме, хотя раньше (это Фадан знал точно) такого кресла у него не было. Слишком дорого, такое он никогда не смог бы себе купить. Напротив, в другом кресле, располагался сейчас его собеседник — тоже мужчина, как и Фадан, чуть старше средних лет. Выглядел мужчина примерно так же, как коллеги Фадана по университету: скромный костюм, аккуратная прическа, интеллигентное, чуть усталое лицо. Только в глазах — что-то необычное, но пока что Фадан не понял, что именно.
— …ты говорил, что покорность плоха, но, дорогой мой Фадан, чем же плоха покорность? — спросил мужчина. — Разве не покорности ты требовал от своих студентов, от своих гермо, наконец? Мир, как он есть, построен на покорности и подчинении. Младший подчиняется старшему, слабый сильному. Что же в этом плохого?
— Отсутствие свободы воли, — услышал Фадан собственный голос. — Как минимум.
— Не смеши, — покачал головой мужчина. — У детей по отношению к родителям есть свобода воли? Нет! Ее нет, Фадан, и никогда не было. И у тебя ее не было тоже.
— Но Шини, например, сумел против воли родителей поступить в
— И чем это кончилось? — прищурился собеседник. — Тем, что Шини умрет — сейчас? А ведь он мог стать поваром, и прожить куда более длинную жизнь, причем за эту жизнь он принес бы куда больше пользы другим — еда у него и впрямь получается очень вкусная. Многих бы порадовал. Так ли неправы были его родители?
— Пусть короткая жизнь, но своя, — упрямо возразил Фадан. — Подчиняясь, невозможно быть счастливым.
— Ой ли, — ухмыльнулся собеседник. — Возможно. И ты отлично об этом знаешь. И предки твои тоже про это знали, и подчинялись, и прекрасно жили. И не возомни ты себя невесть кем, ты бы тоже прожил весьма неплохую жизнь, в которой тебя ожидали бы радостные события… поверь, я знаю, про что говорю. Двое молодых, неиспорченных гермо — что может быть лучше для мужчины? Ты идиот, не познавший этой грани радости и, поверь, Фадан, если бы ты ее успел познать, ты бы не говорил таких вещей о покорности и свободе воли. Между прочим, в твоей воле было ускорить некоторые процессы, и в результате получать большое наслаждение от жизни… а ты? Что сделал ты?
— Это низко, — отрицательно покачал головой Фадан. — Все должно быть по закону, и…
— По закону! — собеседник расхохотался. — По закону, установленному в незапамятные времена мной, Фадан! Мной!!! Это ведь я установил, когда, что, и как можно, а что нельзя! Неужели ты не понимаешь, что априори подневолен, потому что ты уже подчиняешься мне, ты с рождения подчиняешься мне… и сейчас ты толкуешь о какой-то свободе воли? Ты?..
— Ты хочешь сказать, что, переспи я с Аквистом или Шини, я бы нарушил твой закон? — Фадан нахмурился. — Но ведь… ведь делать это до официального брака не принято, и… я как-то даже не думал…
— Вот именно! — собеседник хлопнул себя ладонью по бедру. — Именно, что не думал — потому что закон этот, установленный мною, хорош. Равно как и все другие. Этот закон ты понял, и радостно ему подчинился, ведь так? Но послушай: далеко не всем нужно понимание закона для подчинения.
— Радостного подчинения, — подсказал Фадан.
— Именно радостного. Понимание — не нужно. Например, взять паломников. Они не понимают, почему во время паломничества запрещено есть мясо или сладости, но они радостно подчиняются этому запрету.
— А, кстати, почему? — с любопытством спросил Фадан. — Всегда не понимал этого.
— Когда тело ослаблено, мне проще заглянуть внутрь духа, — пояснил собеседник. — А у паломников от отсутствия вредной сладкой еды только здоровье будет лучше.
— Ну, допустим, — осторожно согласился Фадан. — Но всё остальное! Та же медицина, например. Почему такая ненависть к врачам? Тоже закон, которому надо подчиняться, не думая?
— Медицина не нужна, — собеседник разом посерьезнел. — Вы должны умирать, а медицина в этом только мешает.