Дело

Сноу Чарльз Перси

Он спросил меня о моих делах. Он по-прежнему с нескрываемым интересом, с дружеским участием слушал, пока я рассказывал ему о жене и о сыне. Но к себе он меня не пригласил. И не выразил желания увидеться снова.

— Ну что ж, — сказал он с преувеличенно занятым видом, — не будем задерживать вас. Да и самим нам пора.

— Надеюсь, — милостиво сказала Алис Яго, — что вы хорошо проведете здесь время, — и добавила: — Желаю вам всякого успеха в делах, — совсем так, как будто я был одним из студентов ее мужа и она напутствовала меня в жизнь.

Вернувшись к себе после

чая, я нашел на столе письмо. Адрес был написан незнакомой старческой рукой. Вскрыв письмо и взглянув на подпись, я, к своему удивлению, обнаружил, что оно от М. X. Л. Гэя. Почерк был крупный и размашистый, только слегка дрожащий; письмо же было следующего содержания:

«Дорогой Эллиот!

Из достоверных источников мне стало известно, что вы временно пребываете в колледже. Я вынужден настоятельно просить вас посетить меня сегодня же, после моего ужина, к которому, следуя указаниям врача, я приступаю в половине седьмого, но не позже восьми — часа, когда мне приходится теперь прекращать все свои дневные дела. Вопрос, который нам с вами надлежит обсудить, должен быть решен в ударном порядке, и в этом свете прошу вас рассматривать свой визит ко мне как дело первой необходимости. Для меня имеет важное значение то, что по образованию вы юрист.

Буду ждать вас в 7.15 или около этого времени.

Искренне Ваш,

М. X. Л. Г эй».

Злость моя превзошла даже удивление. Может, не так уж странно было, что он вдруг ни с того ни с сего вспомнил, кто я такой: даже прежде, когда он еще не был таким дряхлым, у него бывали просветы памяти и провалы. Непонятно только, зачем я мог ему понадобиться? Злился же я потому, что хотел увидеться в клубе с Артуром Брауном и попутно послушать одним ухом досужие разговоры. Мне вовсе не улыбалось пропустить обед ради человека, который, возможно, не узнает меня при встрече. Но выхода, очевидно, не было. Невозможно отказывать очень старым людям. Пришлось телефонировать Брауну, что наша встреча в клубе переносится с сегодняшнего вечера на воскресенье. Я объяснил ему, в чем дело, и Браун, прекрасно понимавший причину моего приезда в Кембридж и державшийся в высшей степени неприступно, тем ее менее добродушно хохотнул в трубку.

— Вы от этого старикана так просто не отвяжетесь. Он вас ни за что не отпустит в восемь часов. На вашем месте я распорядился бы, чтобы вам оставили закусить чего-нибудь.

Когда я шел до Мэдингли-роуд, судьба, по-видимому, решила всерьез подшутить надо мной. С моей стороны вообще было ошибкой идти пешком, так как начался дождь, настойчивый и сильный; улица была темна; Гэй жил около обсерватории, и огни обсерватории маячили где-то вдалеке. Струйки дождя текли мне за ворот плаща; я чувствовал, как намокает спина моего пиджака и края рукавов.

Когда я вошел в переднюю, миловидная молоденькая экономка Гэя с недоумением уставилась на меня и спросила с иностранным акцентом, не хочу ли я полотенце.

Через открытую дверь до нас донесся громкий голос Гэя:

— Никакого полотенца он не хочет. Он хочет заняться делом. Вот это,

будьте уверены, он хочет!

С недоумевающим видом она ввела меня в кабинет, где возле пылающего камина восседал в кресле Гэй. Шея его была обмотана шарфом. Перед ним, установленный на подлокотниках кресла, стоял большой поднос, и он, вооружившись ложкой, расправлялся со своим ужином.

— Вот его-то мне и надо, — сказал Гэй. По всей вероятности, он узнал меня. — Ну как? Промокли? Уверен, что нет. — Он пощупал плечо и рукав моего пиджака. — Пустяки, — объявил он. — Разве это называется промокнуть. Вы еще не знаете нашего английского климата, милочка, — обратился он к экономке. — Превосходный климат, всем климатам климат! Благодаря ему только мы и стали тем, что мы есть. Нисколько в этом не сомневаюсь. — Он уставился на меня выцветшими глазами. — Садитесь, прошу вас, Эллиот! Прошу вас, садитесь и наслаждайтесь жизнью.

Я был слишком поглощен неудобствами, которые мне приходилось испытывать, и мне было совсем не смешно. Что же касается его экономки, то у меня сложилось впечатление, что, при всей своей миловидности, она начисто лишена чувства юмора… Недоумевающая гримаска так и застыла на ее лице.

— Предложите, будьте добры, нашему гостю чашечку какао, — сказал ей Гэй.

Нет, поспешил я вмешаться, какао я не пью.

— А вот это зря, мой милый. Превосходный напиток — какао! Да, я иной раз пью его по десять чашек в день. Вот как!

Можно ли мне закурить, осведомился я.

— А вот это уж для вас не полезно. И для меня тоже. В это время года мне приходится беречь свои бронхи. В мои годы неприятности с бронхами совершенно излишни. Доктора говорят, что это может кончиться воспалением легких. Избавитель от старости — вот как называли воспаление легких в дни моего детства. Избавитель от старости! Бр-р, как это неприятно звучит. Нет, я не собираюсь так просто сдаваться. Можете быть в этом совершенно уверены! Не сдамся, и все!

Я сидел в кресле, лишенный возможности курить, смотрел, как от моих штанов подымается кверху пар, и ждал, пока Гэй кончит свой ужин. Закончил он его довольно оригинально. На одной тарелочке перед ним стоял какой-то крем, на другой кусок чеширского сыра и два ломтика хлеба. Гэй аккуратно нарезал тоненькими кусочками сыр и побросал его в крем. Затем взял хлеб, накрошил его туда же, энергично все перемешал и, загребая полной ложкой, в несколько приемов покончил с этим месивом.

— Все идет в одно место, — пояснил он мне.

Иметь дело со старыми людьми мне приходилось и раньше, но такого старого человека я не встречал еще никогда. Я сидел, наблюдая его, и временами мне казалось, что он уже окончательно впал в детство. Но затем ни с того ни с сего он начинал рассуждать вполне здраво, не хуже чем, скажем, когда ему было лет восемьдесят. Он позвонил экономке. Она забрала поднос и пошла, и вдогонку ей он кричал:

— Великолепно! Ужин вы мне приготовили просто великолепный!

Я рассматривал развешанные по стенам картины его собственной работы — они изображали героев «Саги», и некоторые из них я помнил еще с довоенных времен. Вдруг он сказал: