Делу конец – сроку начало
Шрифт:
— Ушел! Ладно, у нас еще будет время найти его! Ну, чего разлегся?! В машину!
Ковыль продрал глаза и увидел над собой старика. Сейчас он был без бороды, она отлетела в сторону и седой заплаткой приклеилась на асфальте. Это был Кулик — глаза его блестели молодо и азартно, как у игрока в покер, только что сорвавшего нешуточный куш.
— Понял! — рванулся Ковыль в автобус вслед за Куликом.
Едва они приблизились, дверца распахнулась, и две пары рук, сграбастав Ковыля за шиворот, втянули его в фургон.
Ковыль задрал голову и увидел Александра Шебалина, смотрящего района, рядом Сидор — его телохранитель
Рванув на себя ручку, Сидор с грохотом захлопнул дверцу, погрузив сидящих в автофургоне во мрак.
— Я не хочу дальнейших неприятностей, — жестко заговорил Кулик. — Машину отгоните куда-нибудь в лес и разберите на части.
Голос у него был командный, таким разговаривают с людьми, привыкшими на каждое замечание вытягиваться в струнку и орать: «Будет сделано!»
К большому удивлению Ковыля, Шебала не возражал. На лице его появилась болезненная гримаса, скомкавшись, она переродилась в понимающее выражение.
— Сделаем все, что скажешь, — выдавил он не без труда, словно ломал свой характер. — Теперь, надеюсь, мы с тобой в расчете, Кулик?
Стась великодушно хлопнул смотрящего по плечу и бодро произнес:
— Какой базар может быть между своими, Шебала? Я же дал тебе слово. Послушай, я давно у тебя хочу спросить: а правда, что ты к Ольге клеился?
Вопрос Шебале не понравился.
— Не было этого. У меня такое ощущение, что ты на этой бабе помешался.
Автофургон выехал на Ярославское шоссе, уверенно обогнул хвост автомобилей, собравшихся у желез-нодорожного полотна, и, проследовав впритирку с «КамАЗом», устремился к шлагбауму.
— Ладно, замнем для ясности. Он не забыл? — многозначительно посмотрел Кулик на Шебалу, сидящего в полумраке в самой глубине и, может быть, поэтому растерявшего часть своего величия.
— Не думаю. Остановим там, где нужно.
Фургон тряхнуло на колдобине, под самым ухом Кулика лязгнули зубы Ковыля, и машина величаво застыла, вплотную притиснувшись к шлагбауму.
— Все, выхожу! — объявил Кулик.
Он уверенно распахнул дверцу, впустив внутрь запах выхлопных газов, плутовато перекрестился, словно десантник перед прыжком, и соскочил на дорогу. Следом, присев на корточки, спустился Ковыль.
Автофургон, освободившись от половины пассажиров, последовал дальше и вперевалку, старательно преодолевая рельсы, миновал железнодорожное полотно. Машина уже отъехала на значительное расстояние, когда Кулик достал из кармана маленький прибор в черном эбонитовом корпусе. В центре — огромная красная кнопка, очень напоминающая глаз циклопа. Где-то под днищем грузовика был заложен мощнейший фугас. Секунда — и грузовик взорвется белой молнией, осыпав проезжающие машины жестяными листами. Пламя огня раздвинет поток машин, и автофургон застынет на середине дороги и будет догорать в одиночестве.
Поколебавшись, Кулик отшвырнул пульт далеко в сторону.
В полном молчании подошли к темно-красной «Ауди», стоявшей у обочины. Дважды пискнула сигнализация, приглашая в салон. Размашисто, с видом хозяина, Кулик плюхнулся на сиденье.
— Чего ты от меня хотел?! — заорал он в скорбное лицо Ковыля. — Да, я такой! Я никому не доверяю
— Послушай, Кулик…
— А может, ты меня хочешь пристрелить? — Куликов сам не подозревал, насколько он страшен в гневе: губы его в этот момент белели, а глаза, наоборот, увеличивались неимоверно, наливаясь кровью. Он сунул руку в карман, извлек оттуда «глок» и, вложив его в ладонь Ковыля, приказал: — Ну, стреляй, стреляй! Чего же ты медлишь? Только, пожалуйста, вот сюда прошу, в самую середину лба, — ткнул пальцем в голову Кулик. — Не дрожи, не надо. Или ты думаешь, он не заряжен? Напрасно, — Кулик взял у Ковыля пистолет, вытащил обойму и произнес: — Полная! Держи. Хочешь, я облегчу тебе задачу, я могу даже закрыть глаза и буду считать до десяти. Ну? — Действительно, Кулик закрыл глаза и медленно, растягивая слова, принялся считать: — Ра-аз!.. Два-а!.. Три-и!.. Че-ты-ре!..
— Ты ненормальный, — Ковыль бросил пистолет на колени Кулику.
— Дура! Пистолет на предохранитель ставить нужно, так ведь людям и яйца можно отстрелить, — беззлобно укорил Кулик. Теперь он был совсем другим, в нем ничего не осталось от того безумца, каким он был всего несколько минут назад. — Может, ты не знал, что с трупом делать? Чего молчишь? А делать тут ничего и не нужно, сбросил бы куда-нибудь в овраг и поехал бы себе дальше. А потом бы тряпочкой протер салон от мозгов. А если уж очень неприятно было бы, продал машину на худой конец. Ладно, поехали, нечего тут рассиживать, еще, чего доброго, менты заметут, а у меня на сегодня совершенно иные планы.
Казалось, машина завелась от одного прикосновения, ненасытно заурчала, поглощая высококачественный бензин, и, оттолкнувшись колесами от асфальта, мягко покатила.
— А ты не боялся, что я в тебя все-таки выстрелю? — неожиданно спросил Ковыль.
«Ауди», нахально оттеснив капотом «Волгу», вклеилась в стройный ряд машин. Позади протестующе прогудел клаксон, на что Кулик лишь усмехнулся. В зеркале заднего вида можно было увидеть, что «Волга» смирилась с ролью аутсайдера и покорно плелась следом.
— Нет, не боялся.
— Отчего такая уверенность? Хочешь сказать, что я тебя очень люблю?
— Ладно, не трепись, — угрюмо пробасил Кулик. — Правильно сделал, что не стрелял. А то не тебе, а мне пришлось бы вывалить труп в овраг, и мне же пришлось бы соскребать мозги в салоне.
— Почему?
— Пушка-то моя с секретом, она не со ствола палит, а с казенной части. Заказал по случаю, думал, что пригодится, да вот пока лежит без надобности.
— Ну ты даешь, — выдохнул Ковыль, благодаря себя за то, что сумел справиться с искушением.
— Струхнул? На белый свет по-новому посмотрел? Вот так-то! Никогда не знаешь, где находишь, где теряешь.
— Куда мы теперь едем?
— Есть одно тихое местечко на Калининском проспекте, — проговорил Куликов, нагло вырулив на встречную полосу под протестующие звуки клаксонов.
Ковыль от страха вжался в кресло, прочитав про себя спасительную молитву. Стась водил машину так же, как и жил, — дерзко, лихо. Он был из той категории водителей, для которых правила существовали, чтобы их можно было нарушать. И существование на грани фола для него было такой же необходимостью, как для наркомана очередная доза.