Делу конец – сроку начало
Шрифт:
— И как долго нужно ждать от вас результатов?
— Думаю, что недолго, товарищ генерал, — отчеканил майор. — Куликов очень деятельная натура и вряд ли захочет так долго оставаться в бездействии. К тому же нам стало известно, что за время его отсутствия в команде появились лидеры, которые хотели бы, чтобы Куликов не возвращался вовсе.
— Смотри, майор, я не девка, обещаниями меня кормить не нужно. Если слово не сдержишь, считай, что нажил в моем лице крупного недоброжелателя. Тебе все понятно?
— Так точно, товарищ генерал-полковник! — выдохнул Шевцов, силясь выдержать его взгляд.
— Ладно,
Глава 4
Огромный бильярдный стол, обтянутый зеленым сукном, больше смахивал на футбольное поле без игроков, на которое, по чьему-то злому умыслу, было высыпано неизмеримое количество мячей. Вся комната погружена была в полумрак, только стол, стоящий в самой середине, освещен был мягким дневным светом.
Стол был старый, карамбольный и, по уверению хозяина, доставлен из Парижской бильярдной академии, куда в начале двадцатого столетия съезжались сильнейшие мастера игры как Старого, так и Нового Света. Игра на таком столе велась нешуточная, где за одну партию проигрывались имения, а наиболее удачливые присовокупляли к своему состоянию парочку вилл где-нибудь на Лазурном побережье или недвижимость в Европе. Раритетный, больше смахивающий на хищную рептилию из палеозойской эры, стол мгновенно притягивал взгляды. Толстые резные ножки из красного дерева, сделанные в форме расставленных лап свирепого животного, впечатляли; доски аспидные, идеально полированные, да и сам камень, из которого была выполнена поверхность стола — непростой, редкий, из месторождения, затерянного где-то на юге Италии; борта слегка выпуклые — из черного дерева.
Невольно, будто желая успокоить рассерженное животное, Стась притронулся к богатому бильярдному сукну и почувствовал на подушечках пальцев ласкающую шероховатость.
— Нравится? — довольно протянул Клетчатый. — Не ты первый на такое купился. Красивую вещь, как и красивую бабу, хочется потрогать. А хорошая штучка! — протянул он с выдохом, как будто запустил загребущую ладонь под девичью блузку.
— Вещь знатная.
— Если бы ты, Стась, знал, в какую цену она мне обошлась! За такие бабки можно в Европе дом купить! Но, знаешь ли, люблю всякие такие вещички. Ты даже не представляешь, в каком виде мне достался этот стол! Как говорится, не приведи господь. Я нашел специалистов, они где-то зачистили, где-то отполировали, а вот здесь, — показал он на бортик, — черное дерево пришлось заменить и, как видишь, даже незаметно. В Париже на этом столе играл весь цвет российской эмиграции: все эти Голицыны, Толстые, Куракины, Юсуповы, Нарышкины… Вот так-то! Не люблю, когда наше русское находится в чужих руках, — с любовью провел он ладонью по гладкому отливающему дереву.
Куликов слегка улыбнулся. Подобные рассуждения звучали бы естественно из уст человека, обремененного академическими знаниями и учеными степенями, денно и нощно пекущегося о наследии российской культуры. Но странно их было услышать от уголовного авторитета, который едва ли не половину жизни провел за колючей проволокой.
— И не жалко тебе было денег? — подначивал приятеля Куликов. — Поехал бы с какой-нибудь киской в экзотические места, потратил бы в удовольствие все деньги. Может, слетал бы в Таиланд, местные проститутки знают толк в
Клетчатый укоризненно посмотрел на Куликова.
— Ты ли это говоришь, Стась? Мне даже кажется, что я разговариваю с каким-то бакланом, едва отмотавшим срок. Они только выходят за порог зоны, так сразу начинают трахать баб направо и налево, не вылезают из кабаков. И в целом жизнь для них — это перепихнуться как можно с большим количеством блядей и выжрать как можно больше винища. А спросишь у них, что же они видели в жизни, так окажется, что, кроме кабаков, они ничего и не знали. А я, в отличие от них, еще кое в чем разбираюсь.
В углу бильярдной в специальных ячейках располагались кии. Клетчатый вытащил один из них и бережно погладил поверхность из благородного палисандра.
Клетчатый был признанным мастером игры, таких, как он, во всей Москве было не более пяти человек. Про себя он говорил, что не играет в бильярд только в одном случае — когда спит, а если он обнимает бабу, то непременно одной рукой, потому что в другой у него находится кий.
В его словах была изрядная доля правды. Даже на зонах он умудрялся организовывать бильярдные комнаты, где играл на интерес и с надзирателями. Для него не было более сурового наказания, чем отстранение от бильярдного стола. А однажды в пятнадцати изнуряющих партиях он сумел обыграть начальника колонии, такого же мастера, как и он сам, за что получил неофициально три дня отпуска, и за это время он обогрел чуть ли не всех одиноких женщин поселка. Колонии, куда он попадал, быстро превращались в филиал бильярдного клуба, и бацилла соперничества поражала даже самых неискушенных.
О бильярде он знал все, от зарождения игры и забавных историй до мельчайших нюансов в тактике ведения партии.
— Хочешь сыграть? Возьми вот этот кий, ему лет сто двадцать, не меньше. Ты посмотри, какое дерево! Это же палисандр. А рукоять — настоящая слоновая кость. Не хочу тебя интриговать, но еще два года назад этот кий украшал один из музеев Европы, а сейчас он у меня. — Голос его размяк и звучал гордо.
— Давай сыграем, — неожиданно согласился Куликов. — Просто так ведь ты не играешь?
— Это ты верно сказал, — заулыбался Клетчатый. — Без интереса только дураки играют, а мы ведь с тобой при делах. Путевые!
Губы его при этих словах раздвинулись еще шире, показав резцы, слегка подпорченные кариесом.
В последний раз они чалились вместе и разошлись как друзья, что редко бывает у двух сильных личностей, вынужденных находиться на ограниченном пространстве. Это была одна из главных причин, по которой Куликов решил искать укрытия именно у него.
Вор оказался щедрым — в приеме не отказал и тихими вечерами, за бутылочкой красного винца, проводил экскурсы в историю бильярда.
Куликов взял кий за утолщенную рукоять, на которой красивым вензелем были проставлены инициалы владельца, чуть в стороне двуглавый орел. Похоже, что один из великих князей скрашивал этой знаменитой игрой унылое бремя эмиграции.
— Почем?
В глазах Клетчатого появилась хитринка, это не понравилось Кулику.
— Откровенно? — почти с вызовом поинтересовался Клетчатый, видно, решившись.
— Да не мямли ты, говори как есть.
— Хорошо. Если ты проиграешь, отдашь мне на ночь свою бабу.