Дембель неизбежен
Шрифт:
Поезд ехал с большим опозданием и старлей сказал, что мы можем опоздать на электричку и, если это произойдет, то нам до завтрашнего обеда предстоит ждать на вокзале. Который нам нельзя будет покидать, ведь кругом ходят патрули, а тут мы такие нарядные без документов. Так что сразу загребут и под белы рученьки отвезут в комендатуру. И из-за этого проблемы будут как у попавшегося, так и у нашего старшего лично, такая вот песня.
Перспективы перед нами открывались не самые радужные, ночевать на вокзале никто не хотел, но и хоть как-то повлиять на ситуацию никто был не в силах. Хотя, с другой
На электричку мы все же успели, можно сказать запрыгивали в уходящий вагон. Стоило Кирюше зайти в тамбур, как дверь за ним захлопнулась. Он, как оказалось, самый медленный, при своем невысоком росте он был достаточно пухлым. Всю дорогу он постоянно что-то жевал, а еще я заметил, что он единственный ничем и никогда не делился для общего стола, а предпочитал сидеть на своей боковой полке и что-то уплетать втихаря. Но опять же, кто я такой, чтобы его судить.
В электричке уже было не так весело, народ немного успокоился и начал вести себя более настороженно. Ехали мы почти четыре часа, а затем вышли на пустой платформе, вокруг которой ничего не было кроме леса и стоящего автобуса с черными номерами, очевидно ожидавшего нас. На часах было десять часов вечера и уже стемнело. Старлей в очередной раз пересчитал нас, завел в автобус и выдохнул с облегчением. Видимо мы теперь не его головная боль.
– Как я и говорил, глухой лес. – пробубнил Саня присаживаясь рядом со мной.
– Ага, накаркал. – ответил я ему.
В автобусе за старшего был мужчина в зеленой форме, как пояснил Саня, не зеленой, а оливковой и эта форма называется повседневной, а та, в которой ходим мы, полевой. Мужчина был в ранге прапорщика, не высокого роста, худощавый, с седыми висками и от него сильно разило алкоголем. Военный молча смотрел на нас и улыбался словно какой-то маньяк.
Автобус тронулся и повез нас в неизвестность и не знаю почему, но чем дальше мы удалялись от платформы, тем больше не по себе мне становилось.
Из-за темноты в окнах ничего не было видно, только мелькающие ветки деревьев. Автобус ехал быстро покачиваясь на неровной дороге. Все парни были максимально сосредоточены и пытались уловить хоть крохи полезной информации, прислушиваясь к разговору старлея и прапорщика, но увы, они говорили о рыбалке.
Спустя час автобус остановился и дверь в салон отворилась, внутрь забежал молодой солдатик в полевой форме и заглянул в салон. На его груди висел какой-то жетон с надписями, но прочитать я не успел, а на поясе висели ножны из которых выглядывала массивная рукоятка ножа. Парень окинул салон взглядом и задержал его на нас и на его лице натянулась ехидная улыбка.
– Что замер?! Съ##ал отсюда обморок! – прорычал прапор, и солдата словно ветром сдуло, а мы от неожиданности вздрогнули.
Перед автобусом заскрипели ворота и мы поехали на территорию. Глядя в окно я увидел того самого солдата, что стоял, придерживая одну из створок ворот, приложив правую руку к виску. Затем опять наступила темнота и автобус замер. Старший попрощался с прапором и, взяв свою дорожную сумку, вышел из автобуса. Мы так же начали подниматься со своих мест, но сделали это зря.
– Я не понял войны!
– То-то же, запомните, теперь вы в армии, тут вам думать не нужно, а только выполнять. Получили команду – делаете, а не получили – делаете то, что вам приказали до этого. Ясно? – чуть сбавив тон пояснил он и добавил, – Вопросы есть?
– Можно нам покурить? – вдруг задал резонный для всех вопрос Саня.
– Можно за х#й подержаться! – тут же ответил прапор.
– Виноват! Разрешите! – тут же исправился мой сосед.
– Разрешаю. – ухмыльнувшись ответил прапорщик и возникло неловкое молчание, так как ответ прозвучал как-то двусмысленно.
– Завтра покурите, сейчас выходим и идем за мной и чтобы никто не отставал! – фыркнул прапор и вышел из автобуса, а мы цепочкой двинулись за ним.
На улице было прохладно и сыро, видимо недавно прошел дождь. Стоило всем выйти из автобуса, как прапорщик отправил его в какой-то там парк и тот, зарычав движком, умчался в даль. Мы же остались стоять на какой-то аллее перед трехэтажным зданием, свет в окнах почти нигде не горел, а над дверями подъездов горело по одной тусклой лампочке в стеклянных плафонах. В окнах первого этажа стали отчетливо видны черные силуэты людей, что припали к стеклам и, судя по всему, разглядывали именно нас. Мы словно в фильм ужасов попали.
Прапор вальяжно закурил сигарету и, повернувшись к нам спиной, пошел к первому подъезду, мы соответственно как стая утят потопали за ним седом. Подойдя к двери, мужчина потянул ее на себя и та со скрипом отворилась, а военный скрылся в темноте. В подъезде было очень мрачно, тут на каждой лестничной площадке была всего одна дверь, над которой так же светила одна тусклая лампочка, плохо освещая пространство. Мы поднялись на второй этаж, дверь тут была заперта изнутри. Прапор постучал в нее, после звука открывающегося шпингалета дверь отворилась и мы увидели молодого, лысого и очень бледного паренька с такой же зеленой бляхой на ремне как у нас.
– Дежурный по роте на выход! – во всю глотку заорал боец.
– Ты че, обезьяна тупоголовая! Я сколько раз говорил, что после отбоя команда дежурный по роте на выход не подается! – опять взорвался прапор, – Где дежурный? Где твоя кепка итит, твою мать?!
Парень лишь стоял и словно рыба хватал воздух ртом пытаясь что-то ответить, но у него не получалось. У меня вообще создалось чувство, что он вот-вот потеряет сознание.
Из какой-то комнатки к нам выбежал помятый парень с жетоном на груди, расшнурованными берцами, торчащими из них портянками и полосами на лице, судя по всему от рукава.
– Ты че массу топить вздумал?! – продолжал ругаться прапор.
– Никак нет, зашел вот портянки поправить! – встав по стойке смирно начал оправдываться паренек.
– Ты че во мне своего собрата идиота увидел? Ты снят с наряда!
– Но товарищ прапорщик! Виноват, такое больше не повторится! – запищал боец.
– Ты меня плохо слышишь? Буди Мальцева, пусть принимает наряд! И каптера давай сюда! – выкрикнул прапор и вошел в помещение, над входом в которое красовалась красная табличка с надписью золотыми буквами «Канцелярия».