Шрифт:
Пролог
Любому провинциальному городку свойственно невольное подражание столице, особенно если городок отстоит от Москвы в каком-то часе езды. Коль гостиница — то обязательно «Метрополь»; коль ресторан, работающий до часу ночи, — то непременно «ночной клуб», коль директор мелкой фирмы, торгующей трусами да бюстгальтерами, — то только «генеральный менеджер». Подражание заметно и в бытовых мелочах, и в жаргонных словечках, завезенных из Белокаменной, и даже в манере растягивать «а-а» на московский манер. И, уж конечно, в одежде: стоит появиться на «Олимпийском» стадионе-рынке новым польско-турецко-китайским шмоткам, как через несколько дней этот товар продается и на местных базарчиках. И всем в радость. Покупателям —
Этот небольшой городок Подмосковья ничем не отличался от десятков подобных. Главная площадь с бетонным «чемоданом» горисполкома и нелепым бронзовым памятником вождю перед ним; обшарпанный универмаг, облепленный тускло светящейся рекламой «Camel» и «Samsung»; несколько полуподвальных баров в центре, где к дешевой убойной водке предлагаются бутерброды с засохшей колбасой; бывшие магазины сельпо, носящие ныне гордое название «супермаркетов»… Две церкви, четыре кладбища, один Дом культуры, три микрорайона, заставленные типовыми пяти- и девятиэтажными домами, камвольный комбинат, спиртзавод, железнодорожный вокзал и станция Сортировочная — вот и все местные достопримечательности.
Работы в таком городке, как правило, почти никакой, денег, как следствие, тоже никаких, и потому все время, от рассвета до заката, у большинства населения свободное.
Вот и тратит народ это свободное время сообразно запросам, темпераменту, воспитанию и средствам. Летом — еще куда ни шло: рыбалка, грибы, дача, шашлыки на природе, домино в беседке, семечки у подъезда. Ребята помоложе вечерами на речке собираются, девчонок приглашают, музыку слушают, водку под шашлык пьют, если деньги есть. Зимой — куда хуже: на природу не выберешься, в кабаках каждый день сидеть не будешь, а на «гоцалки» в Дом культуры только глупые малолетки и ходят. Можно, конечно, в Москву съездить, но для этого опять-таки деньги нужны. Вот и остается — или по квартирам сидеть, или по гостям шляться, или бесцельно слоняться по улицам.
А все дороги в таких городках, как известно, ведут к рынкам. Какое-никакое, а бесплатное развлечение: потолкаться в толпе, взять на пробу жменю жареных семечек, поглазеть на столичные шмотки, которые с «Олимпийского» привезли, познакомиться со смазливой девчонкой… И потому рынок в провинции — достопримечательность никак не меньшая, чем Дом культуры или винно-водочный магазин.
…Субботний день девятого января 1999 года выдался в городке холодным, но ясным. Снегопад, начавшийся с утра, закончился лишь к обеду, и уборочные машины скребли асфальт улиц, сгребая снег в огромные грязно-серые кучи у обочин. Под подошвами приятно поскрипывало, и это предвещало, что вечер будет морозным. Кое-где в сугробах торчали выброшенные после Нового года елки, и ветер трепал оставшийся на ветвях серебряный дождик. Больше всего этих елок почему-то было у рынка…
Рынок этот, расположенный в микрорайоне с символическим названием Спиртзавод, считался по местным меркам не большим и не маленьким: десяток рядов железных прилавков с шиферными навесами, огороженных ячеистым забором. Но ассортимент был совершенно столичный: бразильский кофе, швейцарский шоколад, турецкие джинсы, китайские плащи. Впрочем, большинство покупателей ходило сюда не за едой и шмотками: «Пшеничная» неизвестно чьего разлива била все рекорды продаваемости.
Как и в будние дни, в ту субботу районный базарчик жил своей привычной жизнью. Между рядами вяло текли жидкие струйки покупателей — приценивались, высматривали, торговались. У мусорных баков трое бомжей распивали из горлышка флакон одеколона. Неподалеку от входа коченели, переминаясь с ноги на ногу, милицейские сержанты, и нищие бабки, торгующие сигаретами, терпеливо дожидались, пока менты окончательно замерзнут и свалят погреться в ближайший магазин.
А у центральных ворот сидел в инвалидной коляске безногий молодой человек в засаленном пятнистом
Инвалид появился у этого рынка сравнительно недавно. Кто он, откуда родом, где воевал и воевал ли вообще — этого в районе Спиртзавод не знал никто, да и не стремился узнать. Было лишь известно, что безногий откликается на имя Митечка, что на рынок его привозит на стареньком микроавтобусе какой-то цыган с трубкой в зубах и еще — что Митечка очень хорошо играет на аккордеоне. Музыкальный инструмент стоял слева от инвалидной коляски, на темно-вишневом футляре, и инвалид время от времени просил прохожих поставить ему аккордеон на обрубки ног или снять его обратно. Раздувались меха, грязные пальцы с черепаховыми ногтями легко порхали по бело-черным клавишам, и Митечка, набирая в легкие побольше воздуха, заводил тенорком жалостливое-жалостливое:
Напрасно старушка ждет сына домой, Ей скажут, она зарыда-ает…А то, закурив подобранный со снега окурок, брал несколько аккордов в залихватском рваном ритме и, поглядывая на ментовских сержантов, топтавшихся у входа, заводил русскую народную:
Из-за лесу выезжает конная милиция, Становитесь, девки, раком — будет репетиция!Безногому давали немало — обтрепанный меховой треух быстро наполнялся деньгами, но Митечка, оставляя на дне лишь несколько рублевых монеток, прятал деньги в карман камуфляжной куртки. Но чаще предлагали не милостыню — мужики, покупавшие водку в розлив у ближнего прилавка, плескали безногому в захватанный пластиковый стаканчик граммов сто пятьдесят, подносили обкусанный плавленый сырок в лохмотьях серебряной фольги, и инвалид, морщась, пил — кадык его быстро-быстро ходил под небритым подбородком… После этого глаза Митечки увлажнялись, окурок в уголке рта гас, и он, глядя куда-то в сторону, вздыхал тоскливо и тяжело.
Толпа на рынке постепенно густела — из проходных локомотивного депо и Спиртзавода, бывших неподалеку, валил отработавший смену народ. Хозяйки наполняли сумки, сокрушаясь из-за дороговизны продуктов и невыплаты зарплаты. Пьяных заметно прибавилось — продавцы водки не успевали доставать из-под прилавков картонные ящики. Троица бомжей, поняв, что тут больше нечего ловить, скрылась в ближайшей подворотне. Митечка, сыграв на прощание еще несколько душещипательных песен, окончательно отставил аккордеон. Милиционеры у входа наконец отошли в сторонку, и бабки-сигаретницы вздохнули свободней.
День незаметно клонился к закату, на район Спиртзавода опускались прозрачные морозные сумерки. С неба вновь повалили мохнатые снежные хлопья. Вдоль неширокой улицы зажглись мутные фонари, а в небе — такие же мутные звезды.
И казалось, что в этот обычный субботний вечер никому не грозят неприятности.
Но это только казалось…
Электрические часы на фасаде гостиницы «Турист», что напротив торговых рядов, показывали семнадцать сорок пять, когда к рынку подъехал грязно-синий «Форд-Скорпио».
В машине сидели трое. На водительском месте восседал крепко сбитый молодой человек в короткой кожаной куртке, похожий на откормленного бычка, его сосисочные волосатые пальцы крепко сжимали руль. Зверовидный атлет с перебитым носом, одетый в тонкий, не по сезону спортивный костюм, в бобровой шапке на коротко остриженной голове, сидел рядом. Позади развалился полный розовощекий блондин лет двадцати двух, с маленькими кабаньими глазками и огромной золотой печаткой на безымянном пальце.
— Ну что, Сникерс, — произнес водитель «скорпа», обращаясь к зверовидному, — приехали. Пошли работать.