Демельза
Шрифт:
Верити закончила чтение и мягко спустила Джеффри Чарльза на пол.
– Шахтерское ремесло у него крови, Элизабет, - сказала она.
– Ни один другой рассказ он не желает слушать.
Элизабет улыбнулась, не поднимая глаз.
– Когда он подрастет, все может измениться.
– Не думаю, - Верити покраснела, - что пойду на вечерню, у меня голова разболелась.
– Это все из-за того, что ты сидела на солнце. Ты слишком много времени проводишь на солнце, Верити.
– Пойду посмотрю, что с вином. Никогда нельзя доверять в этом Мэри, вечно она
– Я пойду с тобой, - произнес Джеффри Чарльз.
– Позволь мне помочь.
Пока она была занята на кухне, зашел Фрэнсис. Этим летом он пытался помочь на ферме. Его не устраивало, как там шли дела, и это плохо сказывалось на его расположении духа. Джеффри Чарльз подбежал к нему, но, увидев отцовское выражение лица, передумал и вернулся к Верити.
– Табб - единственный, кто хоть что-то соображает в фермерстве. Эллери хуже, чем просто бесполезен. Ему приказали восстановить ограду в загоне для овец, и она сломалась через неделю. Мы почти час загоняли отару обратно. Я выгоню этого парня.
– Эллери работал шахтером с девяти лет.
– И так во всем, - криво усмехнулся Фрэнсис. Он посмотрел на свои руки, облепленные грязью.
– Мы делаем все возможное для местных жителей, но как можно ждать, чтобы шахтеры за ночь превратились в строителей и землекопов?
– Овес не пострадал?
– Нет. По милости Божьей, первая овца пошла вниз по проулку, а не вверх.
На следующей неделе пора жать овес. Но в это время её здесь уже не будет. Она не могла в это поверить.
– Я не пойду в церковь нынче вечером, Фрэнсис. У меня болит голова. Думаю, это от жары.
– Я сам подумываю туда не ходить, - сказал он.
– Ты не можешь так поступить - она попыталась скрыть тревогу.
– Тебя там ждут.
– Элизабет может сходить и одна. Она прекрасно справится за всех нас.
– Мистер Оджерс будет убит горем, - Верити наклонилась над кипящим вином и помешала его, - он рассказывал мне еще на прошлой неделе, что всегда выбирает самые короткие псалмы и готовит особую проповедь для вечерни, лишь бы тебя порадовать.
Фрэнсис вышел, не ответив, и Верити обнаружила, что у неё дрожат руки. Болтовня Джеффри Чарльза, начавшаяся снова, как только вышел отец, доносилась до неё каким-то звенящим шумом. Она выбрала воскресенье в четыре, как единственное время на неделе, когда могла быть уверена, что Фрэнсиса не будет дома. Его передвижения в последние месяцы стали непредсказуемыми, но этой традиционной привычке он оставался верен...
– Тетушка Верити!
– воскликнул мальчик, - тетушка Верити! Почему ты не отвечаешь?
– Я не могу сейчас тебя слушать, мой дорогой, - внезапно сказала она.
– Пожалуйста, оставь меня.
Верити попыталась взять себя в руки, вышла на кухню, где сидела Мэри, и несколько минут с ней проговорила.
– Тетушка Верити. Тетушка Верити. Почему никто из вас сегодня не идет в церковь?
– Я не пойду, но твои родители пойдут.
– Но папенька только что сказал, что не пойдет.
– Неважно. Останься и помоги Мэри с вином. Будь осторожен
– Но...
Она быстро вышла из кухни и, вместо того, чтобы пройти через дом, быстро пробежала через двор с заброшенным фонтаном, вошла в большой зал и вбежала вверх по лестнице. Вероятно, Джеффри Чарльза она видела в последний раз, но возможности попрощаться нет.
В своей спальне она быстро подошла к окну. С этого угла, прижавшись лицом к стеклу, она могла увидеть дорогу, по которой Фрэнсис и Элизабет пойдут в церковь - если вообще пойдут.
Вдалеке негромко зазвонили колокола. Колокол номер три слегка треснул, и Фрэнсис всегда говорил, что звучит он, как зубовный скрежет. Фрэнсису потребуется минут десять или даже четверть часа, чтобы переодеться в чистое. Верити полагала, что именно сейчас они с Элизабет спорят, идти им или не идти. Элизабет хотела бы, чтобы он пошел. Элизабет должна его заставить.
Верити тихо сидела на подоконнике, от прикосновения к стеклу странный холод проникал в её тело. Она ни на секунду не могла отвести глаза от этого поворота дороги.
Она точно знала, как выглядят звонари, обливаясь потом в замкнутом пространстве колокольни. Знала, как будет выглядеть каждый певец хора, как станут шарить в поисках псалтырей, шептаться, говорить громче, когда она не появится. Мистер Оджерс засуетится в своем стихаре: бедный, тощий, забитый коротышка. Они все станут скучать по ней, и не только сегодня, но и в будущем. И, конечно, все те, которых она навещала - больные и увечные, женщины под непосильной ношей семей...
Она чувствовала то же самое и в отношении своей семьи. В лучшие времена она бы оставила её с куда более легким сердцем: Элизабет не отличалась особыми умениями, а это означает, что придется нанять еще одну женщину в помощь миссис Табб. Дополнительные расходы, когда на счету каждый шиллинг. И никто не сможет делать то, что делала она, держа все ниточки дома вместе, сохраняя тесную, но доброжелательную хватку.
Ну а какой еще имелся выход? Она не могла надеяться, что Эндрю станет ждать дольше. Она не видела его уже три месяца со дня бала, и все новости получала от Демельзы. Верити уже один раз откладывала своё бегство из-за болезни Джеффри Чарльза. Сейчас обстановка была не лучше, но она должна либо бежать, либо остаться навсегда.
Сердце её подпрыгнуло. Элизабет шла по дороге: высокая и стройная, такая грациозная в своем шелковом платье, соломенной шляпке и с кремовым зонтиком. Конечно, она не могла пойти в одиночку...
И вот показался Фрэнсис.
Верити отошла от окна. Щеки прилипли к стеклу, их закололо от притока крови. Она неуверенно оглядела комнату, опустилась на колени и вытащила из-под кровати саквояж. Джеффри Чарльз все равно будет бегать поблизости, но она знала, как не столкнуться с ним.
С саквояжем в руке она подошла к двери, оглянувшись на комнату. Солнце светило сквозь высокое старое окно. Верити быстро выскользнула и прислонилась к двери, пытаясь восстановить дыхание. Затем направилась к черной лестнице.