Демид. Пенталогия

Плеханов Андрей Вячеславович

Первое, что бросалось в глаза, – «дипломат» согласно ожиданиям содержал бутылки. Аж четыре штуки. Правда, две из них – те, что предпочел бы сам Демид, были пустыми. Две бутылки из-под хорошей водки с труднопереводимым названием «НЗШВ» были пустыми, а значит, содержимое их в настоящий момент плескалось в желудке, двенадцатиперстной кишке, а также голове, руках и ногах и прочих частях тела майора Антонова. Что, конечно, было дозой изрядной, но, учитывая физические кондиции майора, не смертельной.

Две же прочие бутылки были полны, но содержали, увы, не водку и даже не обещанный кагор. Это была туркменская мадера «Сэхра», по 8 тысяч 0,5 л, разлитая, к счастью, не в Туркмении, а неподалеку, в поселке имени товарища

Чкалова. Короче говоря, вино хорошее. Для алкоголиков. И для тех, кто никогда не слышал таких слов, как «Rioja blanca» и «Semillon Shardonnay» от «Hardys».

Дема принес два стакана, нарезал рыбки, плеснул в один стакан на три пальца деревянного напитка. Другой стакан оставил пустым. Хотел накрыть его ржаной корочкой, но усмехнулся и передумал. Нехорошая шутка.

Вино упало внутрь Демида и сразу же поползло по кровеносной системе, начиная свое вредоносное успокоительное действие. Внутренний голосок недовольно заерзал в ушах.

Раньше ты не пил – сообщил он. – ТОГДА ты не пил.

Демид оставил его без ответа. Он налил еще полстакана и молодцевато тяпнул, давясь от отвращения. Alter ego всхлипнул и умолк, отравленный напрочь.

Демид продолжил исследование «дипломата». Видеокассета без опознавательных знаков. Порнушка какая-нибудь? Оставим на потом. Папка с документами. Досье на Коробова Д.П.? Демид неторопливо шуршал бумагами, выкладывая их на стол. Номер «Красной звезды», где всенародно известному военному чину на первой странице были пририсованы рога и бородка и написано: «Козел ...учий». Товарный чек на «линейки деревянные, в количестве 30 штук». Бумага с гербом России, из которой следовало, что Антонов В.Ф., майор медицинской службы запаса, кандидат медицинских наук, в настоящее время исполняет гражданские обязанности заведующего лабораторией гистологической и трассеологической идентификации (для непосвященного человека достаточно туманно и вполне в духе нынешнего модного огражданивания тех, кому раньше непременно полагались погоны). Разрешение на ношение оружия.

Ничего особо интересного. Ну конечно! Кто же будет таскать досье на тебя в чемодане? По крайней мере, понятно, откуда у эксперта Антонова специфические познания о строении тела млекопитающих и зубной формуле. Бывший военврач. Почти коллега.

Ага. Вот еще пакетик какой-то. Демид выудил оттуда две фотографии и остолбенел. Фотографии были сделаны «полароидом» энное количество лет назад где-нибудь на прибалтийском пляже. Дема не помнил их, потому что фотографии были ОТТУДА. Из того времени, которое он забыл. Если бы внутренний голос не был капитально загашен алкоголем, он бы вставил ехидную фразу. Что-нибудь типа «вот она порнушка-то веселое было времечко». Но он пьяно дрых в пыльном подвале подсознания и признаков жизни не подавал.

На поблекших снимках были изображены Демид и Лека. Загорелый и мускулистый Демид сидел в шезлонге, облаченный в полосатые плавочки, и читал книжку. Дема с трудом узнал самого себя. Волосы у него были длинные и неестественно белые – выжженные перекисью водорода. Зато Леку не узнать было невозможно. Она стояла в полный рост и загорала, закрыв на солнце глаза и заложив руки за голову. Совершенно голая. Во всех знакомых подробностях – мягкие впадинки подмышек, соблазнительно поднятые грудки, идеальный живот с ямочкой пупка, узкий, аккуратно подбритый темный треугольничек, плавные линии едва расставленных ног. Блаженная полуулыбка, устремленная к солнцу и к небу. Демид аж подпрыгнул. Какое право имеет какой-то тип таскать в чемодане фотографии ЕГО девушки?! Совершенно голой ЕГО девушки, пусть даже неизвестно когда и кем сделанные. На заднем плане фотографии толпились другие представители обнаженной массовки – пляж явно был нудистским. Но это не имело значения. ЕГО Леку нельзя было таскать без трусов в чужом чемодане, и, может быть, демонстрировать

коллегам, и щелкать похотливо языком, и обсуждать ее грудки и попку и говорить: «Эх, блин, меня там не было...» Демид положил фотографии в пакет и кинул в ящик своего стола. На самое дно. Конфисковал.

Честно говоря, он здорово завелся, увидев такую Леку. Он так уже привык к своей девочке Леке, все было так обычно и так удобно с ней и не так уж ново, и уже не перехватывало дыхание и совсем не кружилась голова, а просто три раза в неделю он любил ее, он исследовал ее влажную ложбинку и входил в нее и делал то, что он так хорошо умел делать, пока все не кончалось и можно было спать. Ему захотелось Леку прямо сейчас. Если бы она неожиданно пришла домой... Демид оглянулся на майора. Майор не помешал бы. Можно было бы расположиться рядом с ним или даже прямо на нем: он все равно не проснулся бы от раскачивания и вскриков – он был не живее египетской мумии, этот майор. Лека согласилась бы. Она любила пикантные ситуации. Она любила делать это в подъезде, в машине на обочине, в плацкартном вагоне, в лодке на лодочной станции... Она была немножко сумасшедшей, Лека. Немножко сумасшедшей, в отличие от полностью свихнутого (хотя и спокойного внешне) Демида.

Еще одна фотография. Качественная, неполароидная. Черно-белая. Физиономия какого-то пожилого монголоида. Китайца, судя по иероглифам, которые шли узорчатым столбиком сверху вниз. Демид не знал китайского. Не знал сейчас, потому что догадывался, что раньше он знал этот язык. Догадывался по изобилию книг на китайском языке, которые и поныне стояли на полках в его библиотеке. Но теперешний Дема не хотел знать китайского. Теперь он учил испанский. Ему нравился испанский, это было его pasatiempo favorito [Любимое времяпрепровождение (исп.)]. Он хотел читать Маркеса в подлиннике.

Так или иначе, по всем признакам это был его, Демин, китаец, а потому фотография его также отправилась в ящик стола.

Основательно разграбив кейс Антонова, Дема пришел к трем выводам. Первое: ничего интересного (кроме мадеры) он там не нашел. Второе: майор совал нос в его жизнь и раньше и знал что-то о Демидовой прежней жизни. Третье: приняв во внимание два первых вывода и учитывая экстраординарное поведение майора, несвойственное секретным агентам, стоило заняться самим гостем и попросить объяснить его некоторые неясности.

А потому Демид подошел к майору, нежно, по-сыновьему, схватил за шею и придал ему сидячее, более или менее устойчивое положение. Признаков сознательной деятельности майор по-прежнему не подавал. Демид наклонил его вперед и, придерживая одной рукой за лоб, другою содрал пиджак. Тот самый шикарный пиджак, почти не помявшийся, правда, в паре мест заляпанный блевотиной. Под пиджаком, естественно, обнаружилась кобура, привязанная под мышкой классическими наспинными ремнями. В кобуре находился заряженный на полную катушку табельный пистолет «Макаров» (просто «ПМ», не какой-нибудь модный в определенных кругах «стечкин»). Дема освободил эксперта от утомительных военных причиндалов и бросил их на кресло.

Развязал галстук («Давно снять надо было. Удавится еще, чего доброго, во сне, пришьют мне потом мокруху»). И на этом остановился. Расхотелось Демиду раздевать майора догола и тащить потом волоком по квартире, и плюхать в холодную ванну, и держать за голову, чтобы не захлебнулся, и бить по щекам, чтоб очухался. Да и какое удовольствие – проснуться в чужой ледяной ванне, с дикого бодуна, голым, униженным, со сморщенной мошонкой, и выяснять, что ты тут делаешь, и что ты успел натворить, и что от тебя нужно... О каком душевном разговоре может идти в таком случае речь? А Дема желал разговора подробного. Может быть, не дружеского, не панибратского, возможно, даже с применением некоторых мер психологического воздействия, но все же не насильственно-гестаповского.