Демиург местного значения

Баранов Николай Александрович

Дальше события разворачивались, как в дешевом боевике. Это когда помощь к гибнущему герою приходит в самый последний момент. Откуда-то с тыла румийского отряда, послышались дикие вопли и какое-то волчье завывание. Потом раздался топот копыт, смягченный рыхлым песком, дальше — лязг стали, крики боли, конское ржание. Еще через десяток секунд стальное кольцо, окружающее меня, было прорвано плотным строем из нескольких десятков всадников на низкорослых, но коренастых и мускулистых лошадках. В кричащих и улюлюкающих, щедро раздающих направо и налево удары кривыми мечами, всадниках, я опознал степных воинов Хулагу-бека. Сам командир степняков прорубился сквозь румийцев в первых рядах, окинул взглядом открывшуюся перед ним картину и, быстро сориентировавшись, крикнул:

— Посланник, на коня! На круп!

Он осадил своего вороного жеребца рядом со мной. Молясь, чтобы не подвела раненая нога, прыгнул за спину Хулагу и вцепился в него левой рукой (щит пришлось бросить),

правой продолжая сжимать меч. Все это заняло, буквально, несколько секунд. Степняки, тем не менее, успели опередить своего вождя и врубились в румийцев, образующих противоположную сторону, окружающего меня кольца. Четверо самых мощных и хорошо вооруженных, окружили лошадь, на которой теперь восседали мы вдвоем. Удостоверившись, что я прочно обосновался позади него, Хулагу пришпорил жеребца. Его воины, тем временем, прорвали строй румийцев, образовав и изо всех сил удерживая коридор для того, чтобы мы могли вырваться из смертельного кольца. Жеребец Хулагу, хоть и отягощенный двойной ношей, стремительно промчался через этот коридор и вырвался на оперативный простор. Где-то в полусотне метров за румийским строем вождь степняков дернул повод, останавливая его и поворачивая боком к врагам. Тут же, приложив согнутую ладонь ко рту, завыл волком. Степные воины, где поодиночке, где группками по три-четыре человека, начали выходить из боя и скапливаться за своим вождем. Сразу же, достав из налучий, прикрепленных к седлам, изогнутые луки, они начали засыпать строй румийцев стрелами.

К своему облегчению, я разглядел на крупе коня одного из последних степных всадников, вырвавшихся из схватки, живого и, похоже, невредимого Хегни. Всего прорвалось около сорока степняков. Все они, и Хулагу, в том числе, увлеченно метали стрелы, в пытающихся восстановить разорванный строй, румийцев. Удалось последним это невероятно быстро. Не прошло и минуты, как в полусотне метров от нас возникла сплошная стена плотно сбитых щитов, с торчащими над верхними их краями, макушками шлемов. Из под нижних кромок щитов были видны только ноги ниже колен, прикрытые поножами и калигами.

Через секунду послышалась протяжная команда, и строй медленно двинулся к нам. Степняки увеличили темп стрельбы, хотя, казалось, быстрее стрелять уже невозможно. Стрелы находили щели в, кажущейся монолитной, стене. Время от времени, то один, то другой легионер, или валился с ног, или, корчась, отступал назад, прикрываясь щитами своих соратников. Прорехи в строю тут же заполнялись воинами из задних рядов. Румийцы не слишком быстро, но вполне себе уверенно, приближались. Степняки, впрочем, на своих пляшущих лошадках, подавались назад, сохраняя все ту же дистанцию метров в пятьдесят-шестьдесят. Видимо, на меньшем расстоянии они рисковали попасть под убойный залп пилумов.

Я оглянулся в сторону устья лощины, откуда должны были показаться, отступающие к реке славы и варанги. Шум сражения раздавался совсем рядом. Скорее, ребята, скорее! Долго мы их не продержим! Наконец из лощины выметнулась группа, примерно, из трех десятков румийских всадников, сдерживающих отход варанго-славов. Остановились они буквально метрах в пятидесяти от нас, водимо, не сразу поняв, что к чему. По команде Хулагу, степняки ударили стрелами, по не ожидавшим такого сюрприза, румийцам. Щелканье тетив, крики гибнущих людей, ржание раненых лошадей. С всадниками было покончено в десяток секунд — стрельба в упор из мощных, очень похожих на монгольские, луков — страшное дело. До рукопашной даже не дошло — румийцев выкосили вместе с лошадьми. Пехота, наступающая нам на пятки, увидев почти мгновенную гибель своих кавалеристов, перешла на бег. Всадники Хулагу вновь ударили по ней стрелами. Потерявший, было, плотность строй, снова уплотнился, правда, для этого легионерам пришлось опять перейти на размеренный шаг, давая отступающим нашим, так необходимую фору по времени.

Еще несколько, кажущихся бесконечными, минут, и из лощины, наконец-то, появилась плотная кучка, отступающих варанго-славов. Их уже догнал отряд пехоты, двигавшийся от палаточного городка и теперь нашим приходилось, отступая, отбиваться от наседающих легионеров. Увидев эту картину, румийцы, наступающие на нас, снова попытались ускориться, но потеряв сразу десятка полтора человек из первой шеренги, опять перешли на прежний темп. Однако стрел в колчане Хулагу, как я хорошо видел — висел тот у него за спиной, прямо перед моим лицом — осталось совсем чуть. Надо было поторопить наших. Спрыгнув с крупа коня, я, как мог быстро, подволакивая раненую ногу, бросился к пятящемуся строю варанго-славов. Тут же услышал за спиной глухой топот бегущего человека. Оглянувшись, увидел, догоняющего меня Хегни. Он даже сохранил свою рогатину. Молодец мужик! Разглядев среди варангов, возвышающегося над всеми Лотара, заорал:

— Быстрее к кораблям! Враги с тыла!

Тот оглянулся, быстро оценил обстановку и что-то крикнул своим соратникам. Они начали, было, пятиться быстрее, но сцепившиеся с ними румийцы, усилили натиск и отступление опять замедлилось. Я попытался дернуться на помощь, но Хегни придержал меня за локоть.

— Ты

им не поможешь, господин, скорее помешаешь — они начнут биться за тебя, а не за себя, как сейчас.

Резон в словах варанга был, и я остался стоять на месте, в бессильной ярости сжимая рукоять меча. Глянув в сторону степняков, сдерживающих второй отряд румийцев, увидел, что стрелы у них кончились. Легионеры опять перешли на бег. Отступающие из лощины, вырваться из смертельных тисков явно не успевали. Попытался дернуться уже к степнякам — нужно было любой ценой затормозить бегущих румийцев. Хулагу опередил. Опять волчий вой, правда, в несколько иной тональности, чем в прошлый раз и его всадники быстро сбились в плотный — колено к колену — строй. Опять крик вождя степняков, переходящий почти в визг. Степняки, подхватив этот крик-визг, пришпорили лошадей и бросились в атаку, на остановившихся и снова уплотнивших строй, наступающих вдоль берега, легионеров. Атака была самоубийственной, как стало понятно мгновение спустя. Атака на готовых к ней румийских пехотинцев, это не атака на них же с тыла на марше, как было несколько минут назад. Метров за двадцать до строя, степняков встретил залп пилумов. Первые ряды всадников с грохотом доспехов, предсмертными воплями и диким конским ржанием рухнули на землю, взметывая в воздух рыхлый песок. Скачущие за ними, по большей части, сумели перемахнуть через сраженных товарищей, но плотный строй, при этом, неизбежно расстроился, да и скорость разбега основательно замедлилась. Поэтому до первой шеренги румийцев доскакала уже рыхлая кучка всадников числом чуть больше половины, от начавших атаку. Здесь их встретил плотная стена щитов с торчащими из-за них копьями. Степняки честно пытались пробить лошадьми эту стену, но, оставив на копьях еще десятка полтора своих товарищей, откатились назад. Остановились они рядом со мной и Хегни, с бессильным ужасом, следящими, за развернувшейся трагедией. Уцелело их не больше десятка.

Хулагу осадил своего пошатывающегося вороного прямо передо мной и быстро соскочил с седла. У жеребца, словно только этого и ждавшего, подогнулись ноги, он издал ржание, полное боли и упал на бок. Из двух глубоких ран на его груди, пузырясь, струились потоки крови. Вождь степняков обхватил голову умирающего коня и что-то зашептал ему в дрожащее ухо.

Атака, обошедшаяся степнякам так дорого, дала главное — время. Отступающие варанги и славы почти допятились до корабельных причалов. Бой теперь шел правее нас. Но из лощины показался еще один отряд пехоты, где-то в сотню человек, который бегом направился в нашу сторону. Легионеры, наступающие вдоль берега, так же перешли на бег. Пора было подумать о спасении оставшихся в живых, степняков, Хегни, ну и себя, любимого. Я оглянулся на реку, прикидывая, какой корабль для этого выбрать. У ближнего к нам причала покачивалось довольно крупное судно, на нем, пожалуй, должны были уместиться даже лошади. Но, самое главное, с корабля нам призывно махали какие-то люди, то ли, остававшийся на нем экипаж, то ли, спасшиеся из палаточного городка, беглецы. Разницы, в общем-то, не было, главное — судно готово к отплытию. Тронув за плечо, стоявшего на коленях рядом с умирающим жеребцом, вождя кочевников, я сказал:

— Надо уходить, Хулагу. Быстро уходить.

Тот поднял голову. По щекам степняка текли слезы. Вытерев лицо рукавом, он кивнул, вынул из ножен на поясе кривой кинжал и быстро, с силой вонзил его вороному куда-то под ухо. Конь всхрапнул и судорожно вытянулся. Хулагу вскочил на ноги и скомандовал:

— Спешиться!

Степняки спрыгнули с лошадей в готовности выполнить следующую команду вождя. Тот вопросительно глянул на меня. Я показал на судно, с размахивающими руками, людьми. Хулагу кивнул, гаркнул команду и махнул рукой в сторону корабля. Степняки, не мешкая, двинулись в указанную сторону, ведя лошадей в поводу. Последний вел сразу двух коней, в одном из которых, я с удивлением опознал подаренного мне вчера вороного жеребца. Надо же, сберегли коняшку. Румийцы, которых мы, небезуспешно сдерживали, тем временем, уже приблизились на расстояние броска пилумов. Пора было ретироваться. Понимая, что первыми ни Хегни, ни Хулагу не побегут, пришлось возглавить драп. За спиной я с облегчением услышал топот двух пар ног. А то, в голову моим новым друзьям вполне могла прийти самоубийственная идея прикрыть отход посланника богов. Прогрохотав по доскам причала, мы перепрыгнули через борт, уже начинающего отваливать, корабля. Довольно сильное течение подхватило суденышко и, разворачивая его носом вперед, потащило за собой. Подбежавшие к берегу румийцы, издали крик ярости и разочарования.

— Пригнись! — рявкнул Хегни.

Укрывшись за бортом, я услышал частый стук, втыкающихся в него, метательных копий. Потом раздался вскрик боли и ржание нескольких, видимо, тоже раненых лошадей. Оглянувшись, я увидел вставшего на дыбы, пятящегося степного коня, с торчащим из бока копьем. Он допятился до борта, с диким ржанием превалился через него и, взметнув фонтан брызг, рухнул в воду. Вторая лошадь билась в агонии на палубном настиле. Досталось и молодому парню, из экипажа судна. Пилум попал ему в солнечное сплетение и тот, беззвучно открывая рот, корчился на палубе.