Демиург местного значения

Баранов Николай Александрович

Второго залпа не последовало — течение унесло наш корабль уже достаточно далеко. Я высунулся из-за борта — посмотреть, как дела у варанго-славов. Человек десять из их отряда сдерживали у причала, наседающих легионеров, а остальные заканчивали посадку на судно, вроде драккара. Такие корабли я видел дома на картинках в исторических книжках. Осталось их, похоже, не более полусотни. Как только основная группа забралась на корабль, воины, сдерживавшие румийцев — кажется, это были варанги — одновременно развернулись, закинули щиты за спины и припустили, к начинающему отчаливать, кораблю. Трое не добежали, настигнутые пилумами. Остальные, перескочив через расширяющуюся полосу воды между судном и причалом, укрылись за высоким бортом. Драккар, подхваченный течением, понесло вслед за нашим судном. У преследователей, похоже, не осталось сил даже на крик

разочарования. В след полетело только несколько копий, никого, вроде бы не задевших.

Нам пилумов можно было уже не опасаться. Я поднялся во весь рост и осмотрелся. Кораблик, на который погрузился Туробой с раненой Валькой несло течением метрах в ста впереди нас. Начинало светать. Ночь, которой, казалось, не будет конца, уходила, давая дорогу раннему утру. Маленькая желтая луна пропала — видимо, зашла. Голубая луна в предутренних сумерках поблекла и тоже клонилась к горизонту. Еще были видны самые яркие звезды. Корабль наш, вслед за речным руслом повернул направо и мне стал очень хорошо виден городок Святый, казавшийся теперь, почти родным. Городок горел. Горел весь. Румийцы, похоже, не поленились поджечь каждое здание. Языки пламени метались над гибнущим городом, сталкивались, выбрасывая в сереющее утреннее небо, рои искр, которые в горячих восходящих потоках воздуха взлетали, казалось, выше редких, розовеющих в лучах пока невидимого солнца, облаков.

Глава 13

Под копытами Воронка чавкала грязь. Черная, жирная. Вся почва вокруг Кийграда сплошной чернозем. Тот самый образец, которого хранится в моем мире в качестве эталона, кажется, в Париже. Вот только под дождем, да еще перемешанный тысячами ног и копыт этот самый чернозем превращается вот в такую, налипающую на ноги в виде безобразных лаптей, тестообразную массу. А дождь лил, почти не переставая, пятый день. Местные старожилы говорят, что такое было в последний раз лет тридцать назад. Ну, правильно — еще только конец лета, даже не начало осени, а зарядили такие, типично осенние дожди. Да и южнее стольный град, привычной мне средней полосы России. Тем более, рановато для осени. Но дождь лил. Мелкий, промозглый, переходящий, периодически, в ливень. Местный плащ, в который я пытался кутаться, почти не помогал. Промокшая одежда неприятно холодила спину. С капюшона, пришитого к плащу и наброшенного сейчас на мою голову, капали, разбиваясь о переднюю луку седла, крупные капли. Бр-р-р! Мерзость! Может попробовать разогнать эту серую пелену, закрывшую небо. Вдруг местные боги даровали мне и такую способность? А ну-ка! Я представил, как, появившийся откуда-то ветер, разметывает тоскливую небесную хмарь, открывая чистое голубое небо и еще теплое летнее солнце. Ветер не появился, облака остались на месте. М-да…. Здешняя погода мне явно неподвластна.

Ехал на дарённом Хулагу вороном жеребце. За прошедший месяц, мы с ним подружились (с жеребцом, в смысле, Хулагу уехал собирать степное войско нам в помощь), и я даже научился держаться в седле, водруженном на его спине — благо, стремена здесь уже придумали. Держался, правда, не слишком уверенно. В том смысле, что особо резких движений старался не делать, галопом не скакать, про то, чтобы верхом повоевать, даже не думал. Туробой каждый день тренировал меня, но успехи были весьма скромными.

Ехал по главной улице лагеря ополченцев, собирающихся у Кийграда. Меня сопровождали десяток воинов из ближней дружины, Хегни — их командир, ну и, конечно, мой безмолвный и преданный друг-телохранитель — Туробой. Выбираться из теплого сухого жилья нам пришлось для торжественной встречи очередного крупного воинского контингента, прибывшего издалека — из самого северного славского княжества Новугородского. Со столицей, расположенной на реке Волхв и носящей до боли знакомое название — Новуград. Ну да я уже перестал удивляться таким совпадениям — Новуград, так Новуград. Москвы здесь нет, интересно? Не слышал. Наверное, еще рано для нее. Пока все окружающее до боли напоминало языческую Киевскую Русь.

Новуградцы у славов считались крутыми воинами. Чуть слабее кийградцев, как считали жители южной столицы. Считали ли так северяне, не знаю. Надо будет спросить. С ними шел довольно многочисленный отряд варангов-добровольцев. Большая редкость, надо сказать: местные викинги предпочитали выступать в качестве наемников, а в идеале — в качестве вольных пиратов. В крайнем случае, торговцев. Платить этим добровольцам, конечно, все равно придется. Об этом мне намекнул

Велимир, уцелевший в ту ночь, когда был сожжен, городок Святый и перебита куча народа. Остался жив и Лотар, хоть и получивший несколько ран. Не слишком тяжелых, впрочем. Под его команду я и предполагал отдать, прибывающих с Новуградцами, варангов. Под воеводу-слава они не пошли бы — невместно. Блин! Вообще, собирающееся ополчение войском назвать можно было весьма условно. Каждый князь, князек и князишка мнил себя охрененным полководцем, даже если приводил полсотни человек, причем, иногда кое-как вооруженных. Шли в подчинение к кому-то они весьма неохотно. Но и влившись в какой-либо отряд, периодически учиняли свары, которые приходилось разбирать мне лично. Для этого не хватало авторитета даже у Велимира. Не смотря на всю похвальбу, тогда на пиру, влияние его ограничивалось только княжеством царских славов. И влияние это было весьма относительным. Беспрекословно повиновались князю Кийград и его окрестности, отстоящие от столицы километров на семьдесят-сто. Справедливости ради надо сказать, что войско, им собранное, было пока самым многочисленным, хорошо вооруженным, а, главное, относительно дисциплинированным. Посмотрим, что из себя представляют знаменитые Новуградцы.

Остальные воинские контингенты, как я уже говорил, не радовали. Желание драться, конечно, было — этого не отнять. Видно румийцы достали местный народ конкретно. Но желания, сами понимаете, мало. Если дружины князей и бояр были вооружены еще более или менее прилично, то отряды прочих добровольцев прибыли на войну кто с чем, некоторые просто с дубинами. У Велимира был припрятан от румийцев небольшой арсенал, но его хватило меньше чем на два дня. Кузницы работали день и ночь, выковывая оружие, но этого было мало.

Обучены ратному делу пейзане, составлявшие более половины численности войска, были весьма слабо. У городских жителей дело обстояло получше. И с вооружением и с ратными умениями: дважды в год в городах проводились, своего рода, учения, или воинские сборы. На случай осады. Да и в походы князья их периодически рекрутировали в качестве пехоты. Помимо этого в ополчение вливались ватаги местного аналога казаков, сильно похожих на разбойников. Эти воевать умели. Да и вооружены были прекрасно. Вот только с дисциплиной у них было совсем никак.

Боевое взаимодействие в войске — главное. А у нас с этим была сплошная проблема. Каждая дружина, сама по себе, была вполне боеспособным подразделением. И воины в ней были умелые. Но вот собранный из пяти таких дружин, полк действовал откровенно слабо — я проверял. В атаке он рассыпался на все те же, его составляющие дружины, которые действовали каждая сама по себе. А что уж говорить про действия нескольких полков, слепленных подобным же образом….

С пехотой было полегче: необученность крестьян тут играла на руку. Они без возражений и амбиций выстраивались в ряды, пытаясь изобразить, что-то вроде местной разновидности фаланги. Такой строй здесь был изобретен давно и назывался просто и незатейливо — стена. Ребята честно старались, но получалось пока не очень — понятно, нужно время. Горожане, этой премудрости были обучены. Кто лучше, кто хуже. Но было их не очень много — пять с небольшим тысяч. Самых умелых из них я командировал в качестве учителей-командиров к крестьянам. Из оставшихся сформировал отборный пеший полк, в четыре с половиной тысячи бойцов. Численность крестьянской пехоты приближалась к двадцати тысячам. Из них сформировал еще четыре полка.

Кавалерии получилось, где-то пятнадцать тысяч, и была она сведена в четыре конных полка по три тысячи всадников в каждом, плюс три полка легкой конницы по тысяче человек, сформированных из казаков-разбойников. Их я предполагал использовать для разведки и в качестве этаких полупартизан для беспокоящих действий в тылу противника.

Ну, о боевых качествах этих полков уже сказано. Главная проблема — неуправляемость всей этой массы людей. Пока не удавалось организовать их даже здесь, в лагере: шатания кого попало, где придется; самовольные отлучки на несколько дней, иногда даже целых отрядов; нежелание учиться отрабатывать боевое взаимодействие; появились даже случаи грабежей окрестных жителей, хотя, снабжение Велимир организовал вполне приличное. Теперь я понимаю, как два потрепанных монгольских тумена Субедея и Джебэ в 1223 году на реке Калке разгромили наголову сто тысяч (если верить летописям) сборного войска южнорусских князей. Организованность, налаженное взаимодействие и дисциплина войск во все времена — превыше всего.