Демократия как вырождение
Шрифт:
Затем партийные махинации сорвали все попытки народа извлечь для себя выгоду из бурных событий. Во Временном правительстве были тогда разные элементы: недавние роялисты /Ламартин/, республиканцы /Бастид и Марраст/, якобинцы /Ледрю Ролен/, правительственные социалисты /Луи Блан/. Последний и организовал манифестацию, желая сосредоточить власть у себя и своих друзей. Но, убоявшись сторонников «коммунистического» лидера Огюста Бланки, Луи Блан распустил собравшихся, после чего «соединился с консервативным большинством Временного правительства».
Прудон высмеивал эту демократическую чехарду и все инициативы правительства: «пустозвонные прокламации, отмену
17 марта произошла манифестация 200 тыс. рабочих. – Народ пытался очистить правительство и отсрочить общие выборы, чтобы дать ему время действовать. 16 апреля рабочие корпорации организовали еще одну манифестацию, требовавшую нового очищения правительства. Тогда Ледрю Ролен вызвал национальную гвардию, которая разогнала ее с криками: «Смерть коммунистам!». Так Ледрю Ролен победил Луи Блана, которого манифестанты хотели видеть диктатором.
Прудон сделал ясные выводы из обеих манифестаций: Революцию нельзя делать посредством завоевания власти, этот образ действий не только не полезен для дела революции, но, напротив, служит лишь к преданию страныв жертву всё более сильной реакции». Это заключение соответствовало европейским условиям и не утратило силы в следующем столетии. Недаром германские национал-социалисты после неудавшегося путча 1923г. встали на мирный путь обретения власти и реализовали свой замысел законным путем на выборах десять лет спустя.
Когда 15 мая открылось Национальное Собрание, в котором преобладали консерваторы, в Европе поднялось общее революционное движение: восстали Вена, Берлин, Милан и Польша против России. Прудон, критиковавший «ублюдковый французский социализм», торжествовал: «Социализм сделался интернациональным, всюду в пролетариате обнаруживаются одни и те же стремления… Время исключительно национальной борьбы прошло, и теперь всякая социальная революция должна быть революцией европейской, в противном случае она обречена на поражение». – Стоит заменить в этом восклицании пролетарскую революцию на революцию справа, как в нем обнаружится скрытый смысл, вполне применимый к будущим событиям. Во всяком случае, толкование революции Прудоном далеко отстоит от замышлявшегося марксистами коммунистического партийного переворота.
В феврале 1848г. после десятилетнего тюремного заключения вышли на свободу руководители тайного общества – радикальные революционеры Бланки и Барбес, вновь включившись в борьбу. По свидетельству Прудона, Бланки обладал неутомимой энергией и организаторским гением, но «ссоры между двумя революционерами парализовали народные силы и облегчили торжество реакции». В третейском суде Прудон, не претендовавший на роль ведущего идеолога социалистов, приглушил их политические раздоры, представ в новой для себя роли умиротворителя.
Еще 25.02. Временное
Но 31 июля он произнес в Собрании знаменитую двухчасовую речь. «Подобно тому, как политическое равенство несовместимо с монархией и аристократией, обеспечение труда несовместимо с царством денег и аристократией капиталов… Одно из двух – или собственность погубит Республику, или Республика уничтожит собственность!»,- восклицал Прудон. «Напрасно вы вычеркивали бы право на труд из будущей хартии; этим вы оставите в ней пробел, где наряду с правом на труд будет подразумеваться право на восстание». Таким образом, «умеренного» Прудона не пугала возможность революционного переворота. В заключение он сказал: «Капитал трусит, и инстинкт не обманывает его; социализм наблюдает за ним. Жиды не вернутся; я им запрещаю!». Собрание отреагировало на эту речь с яростью. В его резолюции сказано: «Предложение г-на Прудона есть гнусное покушение на начала общественной нравственности; оно нарушает собственность,…взывает к самым худшим страстям». «Среди этого рычащего скотства» один Греппо поддержал Прудона.
Автора речи предали суду по обвинению в нападении на собственность, в возбуждении презрения к правительству и в оскорблении религии и нравственности. Однако суд присяжных оправдал Прудона, которого в последние месяцы 1848г. преследовал хор проклятий, насмешек и оскорблений. Но он странным образом видел в этой ярости против него доказательство нравственности общества. Буржуазия будто бы протестовала против социализма, потому что отождествляла его с кражей. Это был психологический парадокс не без верности в глубине.
Однако после всех событий «социализм» не был уничтожен. 17.09. радикала Распайля избрали в народные представители от Парижа. Тогда республиканцы, убедившись, что социальные идеи обрели влияние, объявили себя сторонниками социализма. Прудон разоблачал этот «правительственный социализм», называя его переборкой ходячих утопий и бессильной филантропией для отвода глаз народу. Но он принял во внимание и другие соображения. Неумно, считал Прудон, отвергать помощь консерваторов, которая доставляла социализму огромную силу.
Социализм в союзе с демократией мог устранить реакцию, писал он. Такое «непарламентское» понятие о демократии имело свою провидческую сторону. Кажущаяся мягкость Прудона, искавшего любую возможность усилить социалистические позиции, предусматривала вариант сравнительно безболезненного обретения власти /«законодательная власть выступит в последний раз»/. В его поведении не было ни отступничества, ни трусости. Но сила анализа позволяла Прудону с б'oльшим реализмом предвидеть будущее в сравнении с анархистом следующего поколения и более догматичным в вопросах насилия Жоржем Сорелем. Вновь возникает аналогия с Германией 1930-х годов, когда бессильная «демократия» и бестолковая «реакция», имевшие в глазах национал-социалистов, как и у Прудона, одинаково отрицательный смысл, послужили трамплином для завоевания власти.