Демократия в Америке

В апреле 1831 года, когда Алексис де Токвиль и его друг Гюстав де Бомон отправились в Америку, Эндрю Джэксон уже более двух лет как занимал пост президента. Они приехали в страну, где, по мнению многих, происходили глубокие и разнообразные перемены. К тринадцати штатам, объединившимся в 1787 году в федеральный союз, при-. соединились еще одиннадцать, причем территория двух из них — Луизианы и Миссури — простиралась на запад от Миссисипи. Области, расположенные между Аппалачами и Миссисипи, были уже достаточно колонизированы для того, чтобы получить

статус штата или территории. Если в 1800 году в Соединенных Штатах насчитывалось лишь пять миллионов жителей, то в 1831-м их количество превышало тринадцать миллионов, при этом треть населения проживала уже западнее гор. Люди, жившие на этих новых землях, обладали суровыми качествами пионеров. Они были самоуверенны до безрассудства, высокомерны и горды, не признавали никаких повелителей. Условности вызывали у них насмешливое пренебрежение, утонченность и культуру многие из них считали признаком слабости. Они были полны страстного национализма и, хотя и являлись убежденными сторонниками демократии, считали ее необходимой не столько в политической жизни, сколько в общественных отношениях.

Многие из них были выходцами из семей, переселившихся на Запад из-за постоянного ухудшения условий жизни в промышленных районах на Востоке, где порожденное торговлей развитие капитализма влекло за собой низкую заработную плату, длительный рабочий день, плохие условия труда на заводах, нищенское жилье и постоянную угрозу безработицы. Образование могли получить далеко не все. По некоторым данным, в 1831 году миллион детей не могли посещать школу, поскольку были вынуждены работать на заводах. Мало того, что почти во всех штатах существовала долговая тюрьма, — сомнительная структура банков обесценивала заработную плату и ставила под угрозу сохранность тех небольших сбережений, которые удавалось в них поместить. Благодаря возникновению рабочих партий и рабочей прессы, хотя и то и другое просуществовало недолго, стало возможным говорить об экономических требованиях, были созданы профсоюзы. Несмотря на мрачные предупреждения государственных и политических деятелей, таких, как Дэниел Уэбстер и судья Сгори в Массачусетсе, Джеймс Мэдисон и председатель федерального Верховного суда (Chief Justice) Маршалл в Виргинии, избирательное право для взрослого населения было в принципе принято повсюду, кроме Род-Айленда, который сопротивлялся ему до 1843 года.

Грустные пророчества судьи Кента в Нью-Йорке, говорившего, что всеобщее избирательное право отдаст политическую власть «в распоряжение людей, которые не понимают природы и значения предоставляемого им права», и позволит «беднякам и мотам контролировать богатых», лишь ясно выражали неспособность старшего поколения понять тот факт, что избирательная система колониального общества, где закон определя-

5

ла собственность, не могла более существовать в стране, границы которой постоянно расширялись и где политическое равенство приобретало черты закона природы.

Победа Эндрю Джэксона свидетельствовала о проникновении новых веяний во все стороны жизни. После нее была проведена реформа образования, открыты новые университеты, стали реально заботиться об улучшении содержания заключенных в тюрьмах, слава о которых дошла до Франции. Возникла вера в возможность всеобщего согласия, распространился интерес к идеям Роберта Оуэна. Укрепились новые, проникнутые искренностью религиозные направления, связанные с именами Чаннинга, Элиаса Хикса и Джозефа Смита, начала развиваться самобытная американская литература, представители которой, такие, как Джеймс Фенимор Купер и Вашингтон Ирвинг, сразу стали известны в Европе. Все это свидетельствовало о подлинном обновлении. В 1829 году была построена первая железная дорога. Многочисленные изобретения облегчали жизнь домашних хозяек и фермеров. В 1831 году Уильям Ллойд Гаррисон основал газету «Либерэйтор», а через год, когда в Новой Англии было создано Общество противников рабства, стало ясно, что немного найдется таких общественных начинаний, которые не нашли бы понимания в Соединенных Штатах. Та уверенность в себе, о которой немного позже писал Эмерсон, уже существовала в Америке, когда в 1831 году, после 38-дневного путешествия, туда прибыли Токвиль и Бомон. «Мы не изгои, не инвалиды и не трусы, бегущие от Революции, — писал Токвиль. — Мы первопроходцы и искупители. Подчиняясь всемогущему порыву и вступая в Хаос и Безвестность, мы творим благо».

Всякий, кто станет изучать американскую демократию времен Джэксона, не сможет не заметить ее полную уверенность в себе, кипящую энергию, глубокую убежденность в том, что благодаря ей жизнь простых людей становится более здоровой и насыщенной, чем когда-либо раньше. Конечно, у Америки этой поры были свои темные стороны, особенно это касается южных штатов. Были в ней и пессимисты, и периоды, когда задержка экономического развития давала основания усомниться в неудержимом росте экономики. В 1831 году, как и десять лет спустя, когда туда впервые приехал Диккенс, можно было сказать, не боясь ошибиться, что «народ здесь сердечный, щедрый, прямой, гостеприимный, восторженный, добродушный, с женщинами все любезны, с иностранцами открыты, искренни и чрезвычайно предупредительны; они гораздо меньше заражены предрассудками, чем принято думать, подчас чрезвычайно воспитанны и учтивы, очень редко невежливы или грубы»1. Вместе с тем не было бы ошибкой сказать, что как в 1831 году, так и в 1842-м пресса была бесцеремонна, а люди — сверхчувствительны к критике. Нередко они досадовали на иностранцев, которые упорно держались за европейскую условность, называемую правом на частную жизнь. Не следует также забывать и о том, что почти все европейские путешественники, побывавшие в Соединенных Штатах до Гражданской войны, даже такие благожелательные, как Диккенс и Гарриет Мартино, приходили к двум одинаковым выводам. Во-первых, их больше поражало различие Америки и Европы, чем их сходство. Во-вторых, их совершенно ошеломляла, с одной стороны, лихорадочная деятельность американцев, а с другой — их решительное намерение заставить всех оценить их достоинства. Когда Джеймс Рассел Лоуэлл написал свое знаменитое эссе «о некоторой снисходительности иностранцев», он не упомянул в нем о том, что это была, по крайней мере отчасти, реакция на утверждение новым обществом своего очевидного и естественного превосходства над обществом старым. В наше время нечто похожее мы видели в отношении России ко всему остальному миру после Октябрьской революции.

Токвиль отправился в свое знаменитое путешествие по Соединенным Штатам в возрасте двадцати пяти лет. Он родился в семье убежденных роялистов, для которой возвращение Бурбонов стало счастливым избавлением от агонизировавшей Революции, ведь только благодаря падению Робеспьера его отец избежал эшафота, и от тягостной

1 Письмо Макреди, 22 марта 1842 г. — Здесь и далее прим, автора.

6

необходимости мириться с узурпатором Наполеоном. Несмотря на это, со школьных лет юный Алексис по своим взглядам был близок к либерализму. Однако это не отдалило его от родителей. Его вдумчивое отношение к идеям, от которых он сам очень рано отошел, а также, возможно, определенная духовная свобода, которую родители ему предоставляли, и его глубокое отвращение к какому-либо руководству послужили причинами проявленной обеими сторонами терпимости. Кроме того, его либерализм был довольно умеренным, близким к той доброжелательной восприимчивости к новым идеям, с какой его предок Малерб подошел к философам XVIII века. В то же время благодаря своему либеральному мировоззрению он, еще заканчивая учебу на факультете права в Париже в 1829—1830 годах, оказался достаточно проницательным

для того, чтобы понять значение знаменитых выступлений Гизо, в которых тот стремился доказать, что ход всей истории, и в особенности истории Франции, неотвратимо ведет к триумфу средних классов. Он почувствовал, что на основные положения Гизо возразить нечего, и понял, что политика правительства Полиньяка в последний год царствования Карла X незаметно вела к катастрофе. У него не было сомнений в том, что революция неотвратима, и, хотя события Трех Дней 1830 года вызвали в нем различные чувства, он воспринимал их как исполнение пророчества. Он стал чиновником министерства внутренних дел еще при Бурбонах. Новому монарху Луи Филиппу он принес присягу, «раздираемый противоречиями», поскольку знал, что этот поступок вызовет категорическое неодобрение семьи и большинства самых близких друзей. Из писем, которые он писал в это время невесте, совершенно ясно, что из-за этого поступка он чувствует себя одиноким и несчастным, хотя он не раз упоминает о том, что совесть его совершенно чиста. И когда в октябре 1830 года склонное к подозрительности новое правительство хотело принудить его принести присягу во второй раз, у него не было сомнений в том, что этого следует избежать.

Таково было моральное состояние Токвиля, когда он и его друг Бомон обратились с просьбой об отпуске для того, чтобы посетить Соединенные Штаты и изучить недавно происшедшие там изменения в управлении тюрьмами. Мы не знаем, у кого впервые возникла мысль об этом путешествии и его целях, но причины подобной просьбы вполне ясны. За время путешествия могли сгладиться разногласия с семьей и друзьями. Оно давало возможность служить новому правительству, не слишком сильно компрометируя себя. Интерес Токвиля к пенитенциарной реформе вполне естествен: во-первых, его отец пережил тюремное заключение, во-вторых, по опыту работы в системе правосудия, хотя и короткому, он хорошо знал, что французские тюрьмы устарели. Кроме того, он связывал свое предложение с предполагаемой реформой уголовного кодекса, которая в то время активно обсуждалась во Франции. Несомненно, что немалую роль в этом решении сыграло и личное честолюбие. В случае если буржуазная монархия оказалась бы прочной, знание законов общества, впервые управляемого средним классом, могло способствовать успеху политической карьеры, которую хотели избрать и Токвиль, и Бомон. С ноября 1830 года Т'оквиль вынашивает идею написания книги об Америке. В феврале 1831 года он решил, что это будет «по возможности наиболее полное и научное» описание того, как на деле функционируют американские учреждения, «о которых все говорят и которых никто не знает». Автор удачной книги на эту тему мог надеяться на известность. Он собирался разъяснить значение слова «демократия», которая, по ставшему историческим выражению знаменитой группы Доктринеров, «широко распространялась» даже во Франции. Итак, в ноябре 1830 года Токвиль и Бомон обратились с просьбой о предоставлении им неоплачиваемого отпуска для изучения условий жизни в американских тюрьмах. После трех месяцев колебаний и споров, в течение которых они пустили в ход все благоприятное для них влияние, министр юстиции разрешил им, хотя и весьма неохотно, отправиться в эту поездку. Они запаслись несколькими рекомендательными письмами, в частности от Шатобриана и, вероятно, от Лафайета. Главный инспектор французских тюрем дал им письма к нескольким американцам, среди которых был известный адвокат Эдвард Ливингстон. Они изучали книги об Америке и взяли с собой в путешествие «Политическую экономию» Жана Батиста Сейя. 2 апреля 1831 года они отплыли из Франции и через тридцать восемь дней, в течение которых пользовались любой возможностью для изучения характера своих спутников, высадились в Нью-Йорке.

7

Благодаря самоотверженным изысканиям Г.У.Пирсона мы располагаем почти ежедневным описанием путешествия Токвиля и Бомона в Америку 2. Мы знаем, где они побывали, с кем встречались, каковы были их впечатления. Много времени и сил они посвятили изучению тюрем, разговаривали с людьми, способными обсуждать проблемы уголовного наказания. В то же время они, конечно, интересовались и другими сторонами американской жизни. Лучше всего они ознакомились с Новой Англией, но, кроме того, побывали на Великих озерах, в Канаде, Огайо, Теннесси, Новом Орлеане, Чарлстоне. Они посетили Вашингтон и на месте изучили работу федерального правительства, встречались с индейцами шоктавами. Познакомились со многими знаменитыми американцами, начиная с самого Эндрю Джэксона, которому нанесли визит в Белом доме, и кончая такими людьми, как Альберт Галлатен, судья Кент, Джон Куинси Адаме, Фрэнсис Л ибер и Джерид Спаркс. Конечно, их дружеская встреча с президентом Джэксоном была не чем иным, как обычным визитом вежливости. Другие же знакомства, как показал Пирсон, сыграли значительную роль в формировании их мнения. Немало было у них и кратких разговоров с людьми из всех слоев американского общества Они задавали бесчисленное множество вопросов. Письма Токвиля близким, его записи и дневники свидетельствуют о том, с какой тщательностью он заранее продумывал вопросы и как старался получить на них ответы в разных общественных кругах.

Конечно, многого он не заметил. Например, во время поездки в Канаду они встречались и разговаривали лишь с французским населением и в результате не сумели полностью понять суть канадской проблемы. Они приписали французским канадцам чувства побежденного народа, угнетенного победителями-англичанами, чувства, которые, по их представлениям, должны были испытывать потомки людей, некогда живших во Франции. Иногда Токвиль принимал теорию какого-либо выдающегося человека, например Джерида Спаркса, не подвергая серьезному анализу тех очевидных фактов, на которых были основаны его выводы. Он довольно легкомысленно отнесся к словам о чрезвычайной злобности американских газет в области политики. Если бы он сравнил их с французской прессой, подверженной цензуре, то понял бы, что его собеседник не столько излагал ему свое личное мнение, сколько подтверждал то впечатление, которым Токвиль с ним поделился. Повторяя вслед за Куинси Адамсом и Уильямом Эллери Чаннингом, что религия представляет собой один из основных залогов существования демократии в Америке, он забывал, что Адаме был одним из тех людей, которые объясняли Французскую революцию пропагандой атеизма, а Чаннинг был не только известным унитарием, но и страстным защитником своей веры, которую обвиняли в том, что она почти не отличается от природной религиозности, то есть прямо ведет к атеизму.

Тем не менее искусство и решимость, с которыми он задавал вопросы, удивительны. Он поехал в Соединенные Штаты не только для того, чтобы избежать щекотливой ситуации во Франции, но еще и потому, что всеми силами стремился создать себе широкую известность. Он хотел найти там по мере возможности такие стороны американского образа жизни, перенесение которых на французскую почву позволило бы его стране, попрежнему оставаясь великой державой, приспособиться к распространению равенства, которого, по его убеждению, не могла миновать ни одна цивилизованная европейская страна. Невозможно оценить драгоценный материал, предоставленный нам Пирсоном, не учитывая в полной мере взаимосвязи между американским опытом Токвиля и тем багажом принципов (впрочем, слово «вера», возможно, было бы точнее в данном случае), с которым он приехал в Нью-Йорк. Он не был демократом; его самым горячим желанием было найти способы и средства ограничения тирании и привилегий, которые, по его мнению, являются источниками глубоких общественных потрясений. Он считал необходимым широкое разделение государственной власти, но без малейшего восторга относился ко всеобщему избирательному праву. Вообще говоря, он был сторонником классической либеральной экономики, но при этом был убежден, что правительство может многое сделать для народа, развивая средства связи между людьми, например строя дороги, каналы и создавая хорошо действующую почту. Он не выступал прямо за соединение государственной власти и какой-либо церкви, но был убежден, что общественное согласие и мораль в большой мере зависят от религиозности членов общества, и даже предполагал,