Демон-хранитель
Шрифт:
Накинув плащ-невидимку, юный сыщик отправился домой через один из трех арочных порталов, соединявших мэноры друг с другом так ловко, что они с братьями лет до семи не догадывались, что это три разных поместья.
В Поттер-мэноре было тихо и как-то тоскливо, как и всегда по весне. Гектор, пробегавший мимо (он же только два часа назад был в Хогвартсе?) подозрительно на него посмотрел своими огромными желтыми глазами, насмешливо фыркнул (так и было, ей-Мерлин, к странностям этого животного все давно привыкли) и отправился дальше по своим загадочным делам. Сколько Гарри ни спрашивал
Пробравшись к кабинету, Гарри осторожно заглянул в приоткрытую дверь. Отцы стояли у окна, обнявшись, и о чем-то тихо разговаривали. Язык был незнакомым и очень мелодичным, но все равно было понятно, что родители спорят. Люциус уговаривал Северуса, а тот отказывался, отворачивая лицо от целующих его губ.
– Хссаш, я прошу тебя, - просяще прошептал Северус по-английски. Гарри никогда не слышал у отца такого умоляющего голоса. Дети отчего-то решили, что в этой паре главный Принц, тот был более резким, упрямым и вспыльчивым. Они принимали внешние проявления за суть и ошибались.
– Отпусти меня. Я больше не могу. Пятнадцать лет. Почти шестнадцать… я…
– Тхашш, ты обещал мне. Я не выживу без тебя. Дети еще не готовы, они такие бестолочи. Избалованные маленькие паразиты. Я умру вместе с тобой, ты же знаешь. Не оставляй меня.
– Я задыхаюсь, Люци. Я просто тону в этой жизни, в этом чертовом солнце, путаюсь в людях, как в паутине. С каждым годом все хуже.
– Потерпи…
– Ради чего? Ради чего мы живем, Хссаш? Дети вырастут, у них будут семьи, каждый род продлится, а мы? Что нам делать с той холодной, одинокой Вечностью, подаренной ИМ? Ты сможешь так… всегда? Долгие, одинокие столетия?
– Я не прошу… столетия. Пусть подрастут дети. Пусть Гарри войдет в силу. Нельзя, Тхашш, родной мой, мы обещали.
Северус уткнулся Люциусу в шею и крепко обнял.
– Пойдем, Хссаш, - сказал он через минуту.
– На Иссинавалль, где…
– Пойдем. Сегодня наша ночь. И она длиннее ночей в этом мире.
– Я люблю тебя, Твое Светлое Высочество. Прости, что редко говорю об этом.
– Все там. Я скажу тебе, когда мы будем дома.
– Аппарируем?
– Да, от портключа у меня мигрень.
– Я закрыл поместье, так что…
– Аппарейт!
Гарри стоял с разинутым ртом и
Не снимая мантии, подросток ужом проскользнул в кабинет, схватил портключ-змею и дернул за цепочку.
В горах Шотландии была еще зима. Она заглядывала в окно небольшой комнатки с аркой-порталом в весну. Там пробивалась первая травка, сладко благоухали цветущие вишни, лепестки казались розовыми в лучах заходящего солнца. Гарри не удивился. Такие же арки связывали три магических поместья, почему бы этому домику не быть связанным с четвертым?
Он, чуть потоптавшись, перешел невидимую границу и тихо пошел за отцами, которые брели впереди, взявшись за руки. Окружающая природа была так ослепительна, так нечеловечески прекрасна, что у Гарри заболело сердце от какой-то переполненности красотой и тоскливым, сложным счастьем.
Взглянув на родителей, Поттер едва не вскрикнул. С каждым шагом, который босые ступни отмеряли по этой необыкновенной земле, их внешность менялась. Они становились выше и мощнее, волосы отросли почти до колен, а сплетенные руки стали тоньше и нежнее. Дойдя до какой-то поляны, они сели друг напротив друга, и Гарри не узнал их: большие миндалевидные глаза, нестерпимо-прекрасные лица, тонкие гибкие шеи. Теперь он понял, в кого Драко и Блейз получились такими утонченными, даже смазливыми.
– Люци, - всхлипнул темноволосый незнакомец, - я уже и забыл, как ты красив. Как же я… Мерлин мой…
– Чшшш, мой прекрасный. Все будет хорошо, вот увидишь.
Несмотря на слова утешения, у светловолосого юноши в глазах тоже стояли слезы.
– Я так скучаю по нему, Мерлин, как я скучаю… помнишь, как он… каким он был, наш Зарри? Я хочу говорить о нем, хочу вспоминать…
– Говори, любовь моя, для того мы сюда и приходим. Поплачь, нельзя все время быть сильным.
Гарри еще несколько мгновений ошарашено смотрел, как вздрагивают широкие плечи самых прекрасных созданий на земле, как они сцеловывают слезы со щек друг друга, шепча слова утешения, переходя с певучего незнакомого языка на английский и обратно… и ему стало стыдно. За то, что он, как вор, подглядывает за самым интимным, что может быть у человека – за его горем, за слабостью.
Он так же тихо побрел обратно, поклявшись себе, что вернется в школу и никогда, никогда больше не спросит у отцов, куда они пропадают весной, никому не расскажет, что был здесь, никогда не станет выяснять, кто такой этот «Зарри».
Через час он уже был в школе - усиленно готовился к экзаменам, стараясь изгнать из души какую-то черную непроглядную тоску по несбыточному.
***
– Этого… не случилось, Люц… Ничего не случилось… Я только теперь понял, как надеялся, что… Я. Хочу. Умереть.