Демон против люфтваффе
Шрифт:
В Лондоне встретился с другим новобранцем эскадрильи — Джеймсом Джонсоном. Тангмеру выделены какие-то запчасти для «Спитов», поэтому командование решило вдруг сэкономить, закинув нас на попутке. Мы забились в кабину, не слишком предназначенную для троих, считая водителя.
— Ничего, в «Спите» будет ещё теснее, — я попытался как-то сгладить неловкость от неудобства, но Джонсон не поддержал шутку.
Он происходит из кадровых британских офицеров довоенной выпечки, именно таких, о которых Брехэм отзывался как о «джентльменах из клуба». Похоже, авиация его не интересует
Мы отмахали около шестидесяти миль на юг от Лондона, когда опустился мерзкий и типичный в этих местах туман, вдобавок начало темнеть. Для неудобств немецкой разведки дорожные указатели сняты. Фары в кисельном мареве высветили въезд в какой-то город, водитель разложил карту, и мы дружно решили, что перед нами Чичестер. Хотя в тумане все провинциальные британские городки одинаковы.
Сержант свернул налево, прокатившись пару миль на восток. С водительской стороны проступило следующее скопление домов, по прикидкам — оно и есть Тангмер. Там нагнали и остановили велосипедиста, едва не сбив его передком грузовика.
— Добрый вечер, сэр! — обратился водитель. — Не будете ли вы так любезны, подскажите — где аэродром?
Абориген, больше похожий на персонажей Диккенса, нежели на современников, сварливо заметил:
— Откуда я знаю, что вы — британские военные? А может, вы — германские шпионы! Нет здесь никакого аэродрома.
Вредный дед растворился во мгле, а я завладел картой.
— Если мы не сбились с пути, сейчас будет правый поворот за последними домами, потом сразу налево и авиабаза.
— А если нет? — проворчал джентльмен из клуба.
— Тогда ищем ночлег, а утром высматриваем в небе самолёты. Народная примета, не знаете? Где они взлетают и садятся, там может обнаружиться аэродром.
Через три минуты фары нащупали шлагбаум и караулку.
— Но как, чёрт побери?..
— Нет проблем, Джонсон. В воздухе, тем более над морем, труднее ориентироваться.
11. Он и после войны это повторял. См.: Дж. Джонсон. Лучший английский ас. Лётчики его величества: — М., ACT, 2002.
Облегчение было не долгим.
— Пароль! — рявкнул часовой, демонстративно хватаясь за затвор винтовки.
— О" кей, послушайте, — я попробовал увещевать его. — Мы только прибыли, вот наши предписания. Вызовите, пожалуйста, начальника караула.
— Не имею права. Уезжайте! — винтовка начала клониться в нашу сторону.
Возвратились в машину.
— Джонсон, где у него граница поста?
— Полагаю, в тридцати ярдах.
Сержант припарковал грузовик с включёнными фарами в тридцати пяти метрах от шлагбаума, надеясь, что хотя бы это неприятное соседство принудит дуболома вызвать начальство. Ничуть не бывало. Начкар в чине старшего сержанта обратил на нас высочайшее внимание только при смене часовых. Когда я выговорил ему по поводу
— Что вы хотите от осси, сэр? Среди выходцев из колоний не встречаются более сообразительные солдаты.
Ночь в новой казарме привычна, с зимы в испанских горах нигде и ни разу не задерживался надолго. На следующий день состоялось знакомство с командирами звена и эскадрильи, механиком, оружейником… а главное — со "Спитфайром". Кто не летал, тому не понять.
В эту машину я влюбился как в девушку, ещё на подходе к стоянке. Самому смешно, живу или, в крайнем случае, существую без малого две тысячи лет, а тут — романтические чувства, словно у юнца. И Ванятка ахнул при виде нашей птички.
Я слышал, в тридцать девятом "Спитов" раскрашивали словно клоунов на манеже, в чёрный и белый цвет, чтобы враг офигел от такого цирка. Сейчас дурацкая мода прошла, верхней части крыла и фюзеляжа вернули защитный, а нижней — небесно — голубоватый колер. И даже в скромном обличии без художественных излишеств истребитель удивляет грациозностью с первого взгляда. Без раздутого гаргрота и низкого зоба маслорадиатора, уродовавших "Харрикейн", тупых обрубленных крыльев "Мессершмитта", не говоря уж о кургузом туловище "Ишака", "Спитфайр" покоряет законченностью и плавностью линий, устремлённостью только вперёд и вверх!
На том же аэродроме располагается 43 эскадрилья знаменитого Табби Баджера (Толстяка) и две других, они на привычных "Харрикейнах", наверняка возможно перевестись. Но я решил не делать этого и не пожалел.
— Нравится, сэр? — ухмыльнулся Митч, мой механик. — Вы — везунчик. Мало кому из новеньких попадается сразу свежий, только облётанный аппарат.
Я смущённо убрал руку, которой погладил лопасть винта. Вскарабкался на левую плоскость и впервые заглянул в кокпит. В кабине тесно. Чтобы забраться в неё, приходится откидывать налево вниз маленькую дверку, на ней обнаружился обыкновенный ломик — фомка, инструмент ночного грабителя.
— На "Харри" не было? Это на случай, если фонарь кабины застрянет.
— А должен? — я почувствовал, что лом крепко сидит в кронштейне. Конструкторы решили, что вырывать его будут в панике, когда у подбитого лётчика силы утраиваются.
Митч пожал плечами.
— Нет. Но мало ли. Вдруг у немцев приземлитесь. Будете отмахиваться.
Может, это английский юмор такой, но мне он не нравится, как и автор шутки, побитый оспой крепыш под шесть футов росту. Посмотрим, умеет ли он работать гаечным ключом, а не только языком.
Сев на пилотское сиденье, я словно сунул руку в перчатку. Лишнего места нет, при этом удобно. Ручка управления выполнена в виде баранки, с мягкой кнопкой гашетки. Наверно, овал этой баранки смотрится единственным предметом в кабине, напоминающим интерьер первой "Чайки". Русскому лётчику непривычно двумя руками браться, в советских истребителях левая постоянно что-то дёргает: шаг винта, угол заслонок радиатора, это помимо газа. Здесь рычаг управления шагом двухпозиционный. Переднее положение взлётное, когда винт разгружен, после уборки шасси его нужно потянуть на себя и забыть.