Демон ростом в два сантиметра
Шрифт:
Но реклама освежителя вышла в свет и произвела фурор. Фраза "вонь гони вон!" была на слуху у всей американской молодежи, и каждое её повторение волей-неволей рекламировало продукт.
Вы, наверное, и сами это помните - да что я говорю, конечно, помните, поскольку в тех изданиях, для которых вы пытаетесь писать, сформулированные с помощью этой фразы отказы стали неотъемлемым атрибутом, и вы не раз должны были испытать это на себе. Появилась и не менее успешная другая реклама того же сорта. И тогда я вдруг понял. Азазел дал Готлибу ум такого рода, что способен поражать людей своими
Ладно, разве это было существенно?
Не могу сказать, что Готлиб был очень доволен, придя домой и увидев у дверей меня, но все же он не настолько потерял стыд, чтобы не предложить мне зайти. Я даже с удовлетворением заметил, что он не мог не предложить мне пообедать, но постарался (как я понимаю) испортить мне удовольствие, заставив довольно долго держать на руках Готлиба младшего.
Не хотел бы я повторить такой опыт.
После обеда, когда мы остались в столовой одни, я спросил его:
– И как много мусора вы теперь зарабатываете? Он взглянул на меня с укоризной:
– Не говорите "мусор", Джордж. Это неуважение. Пятьдесят тысяч в год это, я согласен, мусор, но сто тысяч плюс очень приличные проценты - это финансовое положение. А кроме того, я собираюсь основать собственную фирму и стать мультимиллионером, то есть выйти на уровень, когда деньги становятся доблестью - или властью, что, конечно, одно и то же. С той властью, которая у меня будет, я выброшу из бизнеса Файнберга. Я ему покажу, как говорить мне такие слова, которые ни один джентльмен не должен себе позволять говорить другому. Кстати, Джордж, вы не знаете значения слова "шмендрик"?
Тут я ему не мог помочь. Говорю я на нескольких языках, но урду в это число не входит,
– Так вы разбогатели.
– И планирую разбогатеть еще.
– Могу ли я в таком случае напомнить вам, Готлиб, что это произошло только в силу моего согласия на ваше богатство, взамен чего вы, в свою очередь, обещали мне половину ваших заработков?
Брови Готлиба взлетели чуть не на середину черепа.
– Вы согласились? Я обещал?
– А вы не помните? Я понимаю, что такие мелочи легко забываются, но мы, к счастью, все это записали, подписали, заверили нотариально и все такое прочее. У меня с собой даже оказалась фотокопия соглашения.
– Хм. Могу я взглянуть?
– Разумеется. Я только должен подчеркнуть, что это всего лишь копия, так что, если вы её случайно разорвете на клочки при попытке рассмотреть поближе, у меня все равно сохранится оригинал.
– Разумный ход, Джордж, но вы напрасно опасаетесь. Если все так, как вы говорите, то у вас никто не отберет ни грана, ни скрупулы - короче, ни цента ваших денег от вас не отнимут. Я - человек принципа и чту все соглашения до последней буквы.
Я отдал ему фотокопию, и он тщательно её изучил.
– Ах, это, - сказал он.
– Это я помню. Конечно, конечно. Здесь вот только одна маленькая деталь....
– Какая?
– спросил я.
– Вот тут сказано, что все это относится к моим заработкам в качестве романиста. Джордж, я
– Вы же собирались им стать и всегда можете им стать, как только садитесь за машинку.
– Но я больше не собираюсь, Джордж, и не думаю, чтобы ещё когда-нибудь сел за пишущую машинку.
– Но ведь великий роман - это бессмертная слава. А что могут принести вам ваши идиотские лозунги?
– Деньги и деньги, Джордж. И большую фирму, у которой я буду единственным владельцем. В ней будут работать тысячи жалких оформителей, саму жизнь которых я буду держать у себя на ладони. У Толстого такое было? Или у Дель Рея?
Я не мог поверить своим ушам.
– И после всего, что я для вас сделал, вы откажете мне в ржавом центе из-за одного только слова в нашем торжественном соглашении?
– Вы сами писать не пробовали, Джордж:? Мне бы никогда не удалось описать суть так точно и так кратко. Мои принципы заставляют меня придерживаться точной буквы соглашения, а я - человек принципа,
И с этой позиции сдвинуть его было нечего и думать, и я даже не стал вспоминать о тех одиннадцати долларах, что я тогда заплатил за наш завтрак.
Не говоря уже про двадцать пять центов на чай.
Джордж встал и ушел и был при этом в таком эпическом горе, что у меня язык не повернулся предложить ему сперва заплатить за свою долю выпивки. Спросив счет, я увидел сумму - двадцать два доллара. В восхищении от точного расчета Джорджа, я понял, что мой долг - оставить полдоллара на чай.
Айзек АЗИМОВ
О ВРЕДЕ ПЬЯНСТВА
The Evil Drink Does, 1984
OCR & SpellCheck: Svan
– Вред пьянства, - с тяжелым пьяным выдохом сказал Джордж, - измерить невозможно.
– Это доступно лишь трезвому, - поддержал я. Он посмотрел на меня с упреком и возмущением.
– А когда, - спросил он, - когда не был я трезвым?
– Никогда, с тех пор как родились, - сказал я и, чувствуя, что несправедлив, поправился: - С тех пор как вас отлучили от груди.
– Я это воспринимаю, - сказал Джордж, - как одну из ваших неудачных потуг на юмор.
– И с отсутствующим видом взял мой стакан, поднес к губам и отхлебнул, а потом опустил на стол, не ослабляя, однако, железной хватки.
Я не стал сопротивляться. Пусть отнимают выпивку у Джорджа те, кто не боится отнимать кость у голодного бульдога.
– Я, - сказал Джордж, - имел в виду не абстрактный вред, а то, что случилось с одной молодой дамой, которую я бескорыстно опекал. Ее звали Иштар Мистик.
– Имя необычное, - заметил я.
– Но очень удачное, потому что Иштар - это имя богини любви у вавилонян, а сама Иштар Мистик как раз и была богиней любви, по крайней мере потенциальной богиней.
Иштар Мистик (рассказывал Джордж) была тем, что человек с врожденной склонностью к недооценке мог бы назвать идеалом женщины. Ее лицо было красивым в том классическом смысле, который подразумевает совершенство каждой черты, и увенчано короной золотых волос, сиявших, как ореол. Ее тело можно было сравнить только с телом Афродиты. Оно было гладко и красиво, как морская волна, и в нем мягко перетекали друг в друга податливость и твердость.