Демон воздуха
Шрифт:
— Э-э, брат, всему свое время! И это мы узнаем. Только не порть мне картину и не рассказывай все раньше времени. Я с удовольствием выколочу из тебя палками эти признания!
— Я до сих пор ищу арестантов, которых мне велели найти император и наш хозяин, — сказал я. — Человек, которого Сияющий Свет преподнес в жертву богу войны на празднике Поднятых Знамен, был одним из них. Нашему господину это известно. Вот я и хотел выяснить, не помнит ли Рукастый каких подробностей. — Сейчас я любой ценой старался не допустить возвращения моего хозяина и его слуги в дом Рукастого —
— Ну надо же, как интересно! — заметил Уицик фальшиво.
— Так вот оказалось, что он ничегошеньки не знает. Даже общаться со мной и то не хотел.
— Ладно-ладно, не расходись. Все это ты расскажешь господину Черные Перья. А язык тебе вырвут потом — об этом я позабочусь!
Я оперся на руки. Каноэ по-прежнему сильно раскачивалось, и Кролик то и дело чертыхался от злости. Я смекнул, что, приложив небольшие усилия, запросто мог бы опрокинуть эту посудину и вывалить нас всех в воду.
Но тут обутая в сандалию нога больно придавила мне руку, заставив снова распластаться на дне лодки.
Уицик навис надо мной и злобно прошипел:
— Удрать даже и не думай!
Меня приволокли во двор хозяйского дома и бросили перед дверью моей каморки.
Колючка больно пнул меня ногой.
— Вставай!
Я кое-как поднялся. Колючка с Кроликом подошли ко мне. Оба молчали.
Я только облизывал пересохшие губы, не в силах придумать, как выкрутиться из этого на редкость скверного положения.
Вскоре терпение Уицика лопнуло.
— Ну, что молчишь, Яот? Совсем нечего сказать? А в лодке ты был куда как разговорчив! Я уж даже начал бояться, что ты нам все веселье испортишь.
— А что ты хочешь узнать от меня? — спросил я, глядя при этом на Кролика, которому, судя по его виду, было совсем не до веселья.
— Узнать? Ничего я не хочу узнать! Наоборот, я хочу, чтобы ты подольше упорствовал. Тогда я с наслаждением тебя помучаю. Вот и Кролик мне поможет. Думаешь, он забыл ту взбучку, какую получил за то, что ты удрал?
И он толкнул меня в спину прямо в объятия Кролика.
Эту игру я знал хорошо. Мне предстояло побыть мячом, который пинают и перебрасывают друг другу, каждый раз с большей силой, пока этот живой мяч не превратится в беспомощную груду мяса и переломанных костей. Только Кролик начал неудачно — не успел вовремя отпихнуть меня, и теперь мы с ним стояли, глядя в глаза друг другу.
Я выдавил из себя жалкую улыбку:
— Ты что, никогда не играл в такую игру?
У себя за спиной я услышал приближающиеся шаги Уицика, а еще через мгновение он ударил меня по почкам.
Закричав от боли, я рухнул под ноги Кролику, беспомощно корчась в муках.
— Мне понравилось. Теперь давай ты, Кролик, твоя очередь!
Еще не оправившись от предыдущего болевого шока, я почти не почувствовал следующего пинка.
— Давай, давай! Ты ведь и на большее способен! Только вспомни, каким дерьмом напоил тебя этот ублюдок со своим старым дружком и как ты потом маялся!
Кролик снова пнул меня, на этот
— Эй, поосторожней! Не надо так уж сильно — мы же хотим, чтобы он порадовался нашему сюрпризу!
— Что вам надо? — задыхаясь, прохрипел я. — Хоть бы сказали, чего вы от меня хотите!
— Ну-ну-ну… Это пока рановато. Это у нас пока только разминка!
Жрецы привычны к боли. Еще мальчишкой в школе жрецов я прошел разные испытания — меня кололи шипами кактуса и хлестали горящими факелами за малейшую провинность. Я пускал себе кровь, ежедневно прокалывая собственный язык, уши, руки, ноги, пенис, не давая зажить уже имеющимся ранам. Я окунался в ледяную воду озера среди ночи и потом сидел голый, мокрый и дрожащий до самого рассвета.
Вот и сейчас, когда я попал под град ударов и пинков, во мне пробудился старый, давно забытый инстинкт, и я перестал чувствовать боль. Я по-прежнему ощущал удары, но мне казалось, будто они достаются кому-то другому — словно я видел этого стонущего и корчащегося от боли человека со стороны.
Потом я сообразил, что мои мучители попросту не сильно усердствовали. При желании они могли бы забить меня до смерти, но, несмотря на откровенное удовольствие, они все же старались сдерживаться. Уицик то и дело одергивал верзилу, подсказывал, как причинить жертве боль, не переломав ей при этом костей.
Наконец я перестал дергаться и погрузился в небытие.
Я пришел в себя от какого-то грохота. Я затруднялся определить, когда он начался, но казалось, он не кончится никогда. Он исходил словно бы отовсюду и ниоткуда конкретно. Снова и снова я погружался в дремотное состояние, а когда пробуждался, постоянно слышал этот неизменный шум.
Постепенно он начал меня раздражать. Я перевернулся, пытаясь избавиться от него, надеясь снова погрузиться в безмолвный мир сна.
Вот тогда-то и начались новые мучения. Поначалу не очень сильные — только какое-то острое жжение, когда мой разбитый бок коснулся земли. Как брошенный в лужу камешек нарушает незыблемость ее поверхности, так одно-единственное движение сломало хрупкую стену, которую я мысленно воздвиг вокруг своего разрывающегося от боли тела, и теперь все прежние муки вернулись ко мне разом и были настолько непереносимы, что мне захотелось кричать.
Но только жуткое клокотание вырвалось из моей забитой чем-то жидким глотки.
Я попробовал заставить себя не дергаться и лежать спокойно, надеясь так утихомирить боль, — ведь это уже получалось у меня прежде.
Меня колотило от холода, и я вдруг понял, что грохочущий звук, с самого начала разбудивший меня, был стуком моих собственных зубов.
Я усилием стиснул их, прислушиваясь.
Теперь мне удалось уловить звуки шагов и знакомые голоса. Один из говорящих сказал: