Демонология по Волкову. Дилогия

Тимошенко Наталья

– Значит, если душа темная, то она меньше хранилища? – уточнила Алиса.

– Да, – кивнула София. – И такие люди, в отличие от первой категории, те еще альтруисты. Но это не всегда хорошо. Окружающие ими пользуются, сваливают на них проблемы, а они все тянут на себе, хотят того или нет. Хорошая новость для таких людей: со временем это проходит. Правда, чаще всего с плохим опытом. Чем больше такие люди тащат на себе, чем больше на них грузят проблем, тем быстрее их вместилище заполняется, и рано или поздно они переходят в первую категорию. Если доживают. Кстати, – София задумалась на секунду, а потом заговорщицки произнесла: –

Помнишь Анжелу?

Конечно, Алиса помнила Анжелу. Трудно было забыть ее эффектное появление утром первого рабочего дня Алисы.

– Она проститутка, конечно, но приходит к Леону не за этим, – понизив голос, сказала София. – Точнее, может, и для секса тоже, тут уж я свечку не держала, но основная ее обязанность – не секс.

– А что? – нахмурилась Алиса.

– У нее очень большое вместилище. Душа – сапфировая, редкий оттенок. Когда Леон помогает другим или просто контактирует с потусторонним миром, часть – большую часть – тьмы он принимает в себя. И это очень плохо для него и болезненно. Сам он от этой тьмы избавляется долго. Помнишь же ночь после того, как вы убили бездушного?

Алиса помнила. И помнила подслушанный разговор, когда экономка и кухарка обсуждали, что Анжелу звать нельзя, в таком состоянии Леон может убить ее. Кажется, она уже понимала, что скажет София.

– Анжела может принимать часть этой тьмы в себя. Я не знаю точно, как это происходит, никогда не видела, да и не хочу, честно говоря, но Леон через нее избавляется от тьмы. Я однажды видела документы его бухгалтера: Анжеле платят в три раза больше, чем мне. Но ну его к черту, такие деньги. Я даже рада, что у меня небесно-голубой. Лучше самой доставлять другим проблемы, чем решать чьи-то.

– А ты знаешь, кто такая Кристина? – спросила Алиса раньше, чем успела себя остановить. Впрочем, зачем останавливать? Когда еще у нее будет шанс так откровенно поговорить с Софией?

– Кристина? – повторила та. – Нет, первый раз слышу. А почему ты спрашиваешь?

Алиса замялась, но затем все же призналась:

– Я как-то подслушала разговор Марии Антоновны и Тамары Ильиничны. Они упоминали какую-то Кристину. Из контекста я поняла, что она была до Анжелы.

– Может быть, – пожала плечами София. – Я работаю на Леона почти пять лет, с тех пор, как он переехал в Волчье логово и начал набирать персонал. А дар у него уже двенадцать лет. Может, и была там какая-то Кристина, которая помогала ему раньше.

Была. Вот уж точно, что была. Алиса не стала говорить о том, что Кристины уже нет и, судя по всему, как раз по вине Леона и его тьмы. Теперь, когда она знала, что делает Анжела, о причинах смерти Кристины можно было догадаться.

Глава 15

Леону было неспокойно. Настолько неспокойно, что он с трудом заставлял себя сидеть на диване, а не мерить нервными шагами гостиную. И дело было не столько в том, что он чувствовал плохую энергетику этого места, сколько в том, что он не привык оставаться без защиты. Уже жалел, что бросил пальто в съемной квартире, не взял с собой. Но знал, что, если возьмет, не выдержит и наденет. Как только станет слишком плохо – наденет. И тогда не сможет помочь Алексиным.

Пусть Антон не понимает, зачем он это делает, да еще бесплатно и тогда, когда не восстановился полностью, но Леон прекрасно знал, зачем. Потому что, если он не будет помогать в таких

случаях, чем он отличается от Собирателей? Он точно так же, как и они, исполняет желания. И так же, как они, забирает за это души. Он такой же, как они. И если бы не все эти пропавшие дети, несчастные женщины и потерянные старики, он давно забыл бы, что он человек. Для него это было важно. Важно понимать, что он еще не превратился полностью в одного из них. Что еще отличается. Еще человек. Хоть когда-то и думал иначе.

…Леон хорошо помнил момент аварии. Говорят, что люди не запоминают подобный травмирующий опыт, но он помнил каждую секунду. Помнил, как выкручивал газ на максимум, как мотоцикл под ним ревел и вибрировал, давая понять, что не выдерживает такой нагрузки. Леон был пьян и думал, что управляет миром. Мир показал ему ошибочность его суждений. Он помнил, как мотнуло переднее колесо, помнил то мгновение, когда осознал: мотоцикл ему больше не подчиняется. Он упал набок и хорошо помнил момент удара об асфальт. Казалось, до сих пор слышал хруст ломающихся костей. Голову спас шлем, но даже с ним удар был сильным. Помнил, как вдвоем с мотоциклом они кружились в бешеном вальсе по дороге, стремительно приближаясь к кювету и единственному росшему в поле дереву. Помнил, как думал: кому пришло в голову оставить это дерево? Зачем? Поле вокруг было засеяно рожью или пшеницей – стоял апрель, и определить, что это, пока было невозможно. И на краю этого поля – дерево. Будто специально для него.

Леон держался за мотоцикл до последнего, будто думал, что это может спасти его. И когда они вдвоем намотались вокруг дерева, услышал, как рвутся кожа и джинсы, как через них проходит обломок кости.

И после этого он не потерял сознание. Чувствовал, как намокает штанина от горячей крови, как криво бьется сердце, вот-вот готовое остановиться. Дышать уже не получалось: он хватал ртом воздух, но в легкие ничего не попадало. Он все это чувствовал и помнил.

А потом услышал голос. Голос звучал не где-то рядом, а будто внутри него. Голос причинял боль, разрывал голову на части.

– Ты хочешь жить?

Он хотел! Больше всего на свете в тот момент он хотел жить! Наверное, это желание появляется у каждого в его последние секунды. Даже те, кто заканчивает жизнь самостоятельно, в последние мгновения понимают, что натворили. Хотят все изменить, но уже не могут.

Леон хотел жить так сильно, что готов был на все.

Голос предложил ему вариант.

И Леон согласился.

Позже, не раз вспоминая об этом, он думал, что надо было отказаться. Надо было отказаться и просто умереть. Получить по заслугам. Такие, как он, молодые и безбашенные, должны умирать, отвечая за свои ошибки.

Но он согласился.

И с тех пор тьма поселилась в нем. С тех пор он стал тьмой.

Его нашли через несколько часов, отвезли в больницу. И он снова помнил каждое мгновение до тех пор, пока анестезиолог – дородная женщина пенсионного возраста, похожая скорее на вредного директора школы, чем на доброго ангела из рая, – не вырубила его.

Он уже не знал и не помнил, как Антон собирал его по частям. Как зашивал то, что было разорвано, как сопоставлял то, что было переломано. Он проснулся в больнице неделю спустя, уже другой, новый. Темный. И оказалось, что его физические травмы – ничто по сравнению с тем, какие ему предстояли травмы психологические.