Демонология Сангомара. Часть их боли

Штольц Д.Дж.

А Филипп шел по подтаявшему черному лесу. Он переступал корневища, продирался сквозь кусты, которые торчали проволокой, поднимался по холмам, проваливаясь по щиколотку в снег. Темная ночь была для него светлыми сумерками, но до чего же неприветлив этот ельник… В воздухе разливался свежий запах крови, и граф шел на него, пока, наконец, не обнаружил мальчика-пажа. Тот стоял и покачивался у толстой ели, повернувшись спиной. Голову он безвольно уронил на грудь. Его трясло, будто он сильно замерз, а у его ног был разбросан собранный им валежник. Еще чуть дальше лежал мертвый пастух с кровоточащей глоткой – и тут же в руке у него покоился нож, которым он сам себя и прирезал.

– Где

она? – прогремел Жак полным гнева голосом. – Как посмел ты, смертный?

– Никто не знает, – ответил ледяным голосом Филипп.

– Никто? Никто!? А ты?

В ярости Жак развернулся. Скорее это даже тело его будто развернуло какой-то силой – и из-под хмурых бровей взглянули глаза, вспыхнувшие лютой злобой, какой никогда не бывает у невинного ребенка. Жак вскинул руку, и Филипп почувствовал, как воздух вокруг него всколыхнулся и сжался пружиной. Он успел среагировать, отпрыгнул, когда позади раздался грохот. Это затрещали ели, вырываемые с корнем, забились друг об друга камни, вздымаясь и летая в воздухе. Воздух наполнился жужжанием, грохотом и стонами ветра!

Вся эта злая атака, эта буря природы, призванная демоном, обрушилась на Филиппа.

Он успел уклониться от летящего в него валуна, обдавшего его россыпью земли. В прыжке прорвался сквозь острые, как ножи, палки, который обрушились на него ливнем. Однако часть исполосовала его лицо, повредила левый глаз, отчего он ослеп на него – кровь полилась по разорванной щеке. Боль вспыхнула огнем, но он притупил ее. Затем почувствовал, как под ним ходуном заходил холм, но не растерявшись, он скакнул к велисиалу, сидящему в теле Жака. Тот отступил. Перед ним образовался щит из камней, и Филипп тут же получил сильный удар в ключицу, когда стал от них уворачиваться. Плечо его с хрустом вывернуло, а графу, чтобы избежать смерти, пришлось отпрыгнуть в сторону – и остальные камни пролетели мимо в другом направлении.

«Он слеп, – понял граф. – Видит в ночи, как человек. Бьет наугад».

Он был слишком быстр, двигался в окутывающей его тьме, едва различимый на фоне снега человеческим глазом. На него обрушивалась стихия, пытаясь смять, чтобы им потом воспользовались, как сосудом. Все вокруг визжало и билось с треском друг об друга, – но Филипп расчетливо ускальзывал, пытаясь обнаружить в защите брешь. А когда нашел, то раненый, но собранный, он по-звериному скакнул к велисиалу, обойдя его уже со спины.

Велисиал качнулся, узрев сзади движение, попытался заслониться от удара поднятыми валунами, но тело его было по-человечески уязвимым. Он двигался медленно, вязко. Он не успевал заслониться. Филипп скользнул к нему тенью, присогнувшись, вытянувшись стрелой. На мгновение блеснул клинок, отражая своими гранями снег, – но вокруг велисиала вспыхнул щит. Лезвие запылало огнем. Расплавленный металл закапал на графские сапоги, прожег их и льняные обмотки. Тогда Филипп сжал зубы от боли, отбросил рукоять бесполезного меча и прорвал щит уже рукой, будучи невосприимчивым к магии. Его рука просочилась сквозь радужную мерцающую материю, а пальцы сплелись вокруг шеи пажа – и она тихо хрустнула, как сухая веточка.

Тут же буря улеглась, все стало с шумом осыпаться наземь: доселе летающие по воздуху камни, остатки сухой травы, а также хвоя и мох, – и все легло так тихо, будто и не случилось этой бури. Лег на снег и маленький бедный Жак.

Филипп осторожно отступил назад, держась за плечо; тело его отозвалось яркой болью на все произошедшее. Чувствуя, как загорелась пропоротая сучьями щека, а кровь закапала на белый снег, он отходил к бивуаку все дальше и дальше, пока паж так и продолжал лежать ничком.

Вдруг Жак шевельнулся. Шевельнулся

раз, шевельнулся два… Поначалу эти подергивания можно было счесть за дерганья только что умершего. Такое нередко бывает на полях боя, когда глаза погибшего воина уже закрыты, а руки и ноги еще дрожат, будто желая сражаться. Но это тело шевелилось совсем от иного… Вдруг его неестественно подкинуло вверх, скрючило и вывернуло так, что паж сложился пополам. Затем из него показалась будто бы тонкая неясная нога. Она вытягивалось, вытягивалась… словно это паук протискивается наружу из малой для него норы. Пока она не разогнулась и не оперлась о землю. Тут же полезла и вторая нога, третья, четвертая, несущие на себе нечто бесформенное, дымное и не имеющее головы.

Филипп же уже бежал к лагерю.

Меж тем, существо выросло и заколыхалось над убитым Жаком. В его бездонном теле, еще просвечивающем насквозь, вспыхнул голубой свет, который обратился в подобие множества глаз-звезд. Сквозь ночь оно нашло взором убегающего и в полном молчании то ли полетело, то ли поползло за ним – уже непроницаемо-черное.

Филипп мчался напролом через лес, спиной чувствуя смерть. Слева от него показался велисиал. Он обвил конечностями ствол ели, погрузившись в него, и прыгнул, сжатый, как пружина, к вампиру. Тот отскочил, не дал коснуться себя! Затем устремился что есть сил дальше, к свету приближающегося костра! Тут существо обплыло его, разделилось на две части, будто став черными крыльями, протянуло к нему в своем странно-неторопливом полете конечности, которые, сплетясь, напомнили уродливые руки. Его многочисленные глаза вдруг вспыхнули белоснежным светом, светом неудержимым, болезненным – а потом также вспыхнуло и все его тело, бледно осветив дремучий ельник. Филипп глухо вскрикнул от боли, ослепнув. Ничего не видя, он прыгнул, чтобы оторваться от преследователя; почувствовал, как ноги нащупали не опору, а лишь пустоту, прокатился по снежному холму кубарем, сквозь колючий кустарник. Там он ударился об дерево, стесав об него ухо, однако тут же подскочил, чуя свою тихую погибель – велисиал скользил за ним без шума.

Филипп бежал, слыша сердца своих гвардейцев. Сердца стучали, и он бежал на этот благодатный стук, ослепленный, но не позволяющий сбить себя со следа. Его не загонят в дебри леса, и он не дастся врагу… Ему обожгло запястье, и проясняющимся зрением он увидел, как сама смерть схватилась за него словно черными человеческими руками, размахивая уже одним крылом. Она обратила к нему свой лик с бездонными глазницами, где уже лишь едва вспыхивал свет. Затем подтянулась к графу, попыталась приобнять его, чтобы слиться. Чувствуя, как тело становится ему неподвластно, Филипп сделал последний рывок – к бивуаку.

Он выбежал из леса на гвардейцев, которые при виде существа, что держалось за их господина, неистово завопили от ужаса и кинулись на помощь. Однако Филипп ринулся мимо них – к пылающему костру. Едва не рухнув в костер, он вытянул руку с картой к огню и закричал яростно-ледяным голосом:

– Стой! Я сожгу! Сожгу карту! Стой!!!

Искры от костра взметнулись ввысь, рассыпались. При виде карты существо застыло и оторвалось от Филиппа, отпорхнув одним крылом по другую сторону костра. Оно застыло, вздыбаясь над племенем, пропуская сквозь себя дым и заслоняя собой звездной небо. Тут же его окружили гвардейцы, чтобы пырнуть сзади и с боков копьями, однако острия лишь просочились сквозь, не нанеся никакого вреда.