Демоны Боддеккера
Шрифт:
ВИДЕО
Оцифровка СТАРШЕГО ЗРИТЕЛЯ в публику. Он одет в остатки барахла из Вудстокского магазина. Он поворачивается к ЮНОМУ ЗРИТЕЛЮ, они вместе наблюдают месилово на сцене.
АУДИО
ЮНЫЙ ЗРИТЕЛЬ: А почему бы и нет?
СТАРШИЙ ЗРИТЕЛЬ: Это же «С-П-Б»!
ЮНЫЙ ЗРИТЕЛЬ: Вот именно поэтому!
СТАРШИЙ ЗРИТЕЛЬ: Ах ты, вонючий невежа! Молокосос! Вот я тебе!
ЮНЫЙ ЗРИТЕЛЬ: Давай-давай, развалюха! Думаешь, я тебе по зубам? А ну попробуй!
ВИДЕО
СТАРШИЙ и МЛАДШИЙ ЗРИТЕЛИ начинают толкать друг друга плечами. Скоро между ними
АУДИО
Звуковые эффекты: Соответствующие, по мере необходимости.
ВИДЕО
ДЬЯВОЛЫ на сцене бьют музыкальное оборудование. Часть инструментов взрывается в дыму и пламени, ДЬЯВОЛЫ успевают соскочить со сцены за долю секунды до того, как ее всю охватывает огонь.
АУДИО
Звуковые эффекты: Соответствующие, по мере необходимости.
ВИДЕО
На сцене царит полный хаос, взрыв докатывается до аудитории, народ в панике мчится кто куда, спеша спастись бегством. Многих затаптывает охваченная паникой толпа.
АУДИО
Звуковые эффекты: Соответствующие, по мере необходимости.
ВИДЕО
Долгий кадр концертного зала. Оттуда столбом валит дым, высокие языки пламени лижут ночное небо. Все здание окружено полицией, пожарными машинами и каретами «скорой помощи».
На заднем плане плакат: «Концерты „Сыновей певцов ‚Битлз‘“! Только на этой неделе!»
АУДИО
ФЕРМАН: Ну что, пойман на месте преступления?
ПЕРВЫЙ ПОЛИЦЕЙСКИЙ: Не знаю. Будь моя воля, так я бы вам еще и гребаную медаль дал.
ВИДЕО
Из хаоса к камере бредут три фигуры. Это ФЕРМАН, по бокам от него ДВОЕ ПОЛИЦЕЙСКИХ в полном вооружении. ФЕРМАН весь избит и потрепан, в крови и копоти.
ФЕРМАН и ПОЛИЦЕЙСКИЕ выходят из кадра, кадр застывает.
АУДИО
ДИКТОР: (Синхронно с титрами): «Песни, которых все ждали». Последний альбом «Сыновей певцов „Битлз“». Мы обещаем.
ВИДЕО
Титры (ползущие): «Песни, которых все ждали». Последний альбом «Сыновей певцов „Битлз“». Мы обещаем.
Глава 7
Царь мира
До госпиталя я добрался со всей возможной скоростью, переплатив единственному велорикше, которого сумел найти, — но все равно не сумел доехать туда так быстро, как хотелось бы. Поездка затягивалась, водитель уныло вращал педалями, ведя повозку навстречу косым струям ливня, а в голове у меня роились догадки о том, что же случилось с Чарли Анджелесом. Логично было предположить, что он застал у себя в квартире грабителей, а те избили его, чтобы режиссер не вызвал полицию. А может, это сделал кто-то из знакомых… Или какие-нибудь подозрительные типы, увязавшиеся за ним после вечеринки у Фермана. Я стиснул зубы, отгоняя чувство вины, однако оно продолжало нашептывать: если бы я не сделал Дьяволов знаменитыми, ничего этого не произошло бы.
С трудом я заставил замолчать этот голосок, внушая себе, что даже
Остальные ждали в вестибюле на пятом этаже. Дансигер бросилась ко мне и обняла с восклицанием:
— Какой ужасный день, Боддеккер, какой ужасный день! Харбисон с Мортонсен выглядели так, точно с самого утра не переставали плакать по Сильвестр. На кушетке рядом с Левином тихонько сидела Хонникер из Расчетного отдела.
— Не хватает одного Гризволда, — сказала она. Я поглядел на Дансигер.
— Ты им не говорила?
Она покачала головой. Моя рубашка промокла от ее слез.
— Какие-то проблемы, сынок? — осведомился Левин.
— Гризволд уволился сегодня утром, — ответил я. Левин фыркнул.
— Нервишки не выдержали? Ничуть не удивлен. Я как-то раз видел его в парке — он там птичек кормил. Пора бы перестать принимать на работу в Пембрук-Холл таких типов. Пусть кто-нибудь пометит, чтобы не забыть.
— Я об этом позабочусь, — отчетливо произнесла Хонникер.
Я отвел Дансигер к ее месту и спросил у Левина:
— Так что же все-таки произошло? Он поднялся.
— Жена Анджелеса вернулась из бакалейной лавки и нашла его на полу в гостиной, избитого и окровавленного.
— Взломщики?
— Никто не знает, — прошептала Хонникер из Расчетного отдела. — Там все разгромлено. Совершенно разгромлено.
— Я хочу его видеть, — потребовал я.
— Придется подождать, — сказал Левин. — Там еще его семья.
— Хорошо. Тогда я должен кое-что сделать.
Я повернулся и вышел из приемной. Хонникер негромко окликнула меня вслед, но я продолжал идти, отслеживая номера палат, пока не добрался до 4523. Приоткрывая дверь, я услышал изнутри плач и бесшумно шагнул в полутемную комнату, освещенную лишь светом фонарей из окна. Через несколько шагов я увидел семью пострадавшего — жену и двоих взрослых детей. Обнявшись, они тихо всхлипывали в ногах кровати. На кровати лежал Чарли Анджелес — бесформенная груда белых повязок с темными пятнами. Семейство больного еще не заметило меня, поэтому я бросил взгляд на мониторы сбоку от кровати, чтобы проверить, как он там.
Экраны мониторов были темны. Механизмы не работали.
Внутри у меня все сжалось, к горлу подступил комок, и я снова обвел глазами сцену. Родственники Анджелеса искали в объятиях друг друга не утешения или надежды. Они не молились. Они жались друг к другу от горя, непоправимого горя, у ложа своего почившего патриарха.
Внезапно я ощутил, что у меня нет никаких слов. Мне хотелось сказать им хоть что-то, хоть как-то вдохнуть в них толику надежды или по крайней мере дать им понять, как я сочувствую. Но теперь слова не имели значения. Возможно, если бы я позволил себе облегчить душу отчаянным криком, он бы хоть отчасти передал, что я чувствую. Но слова? «Я всегда восхищался его работами и крайне огорчен случившимся…» Лучше и не пытаться.