Демоны добра и зла

Смотровая площадка Эден Парка была одним из моих самых ранних детских воспоминаний, но не в ее залитом солнцем великолепии летнего дня, наполненного собаками и детьми, а в темноте, как сейчас, когда шум жизни Цинциннати приглушен лунной дымкой, а огни далеких зданий привлекательно светятся. Далеко внизу, позади меня сверкала река Огайо, словно живое существо — желанное разделение между городом и более… уникальными жителями Низин. Находясь между ними и возвышаясь над ними, Эден Парк ощущался серединой, в которой я всегда находилась, окруженная всеми, но никогда не

принадлежащая полностью ни к одному из них.

Отец приезжал сюда, когда выбор ложился на него тяжким бременем, и неизменно тогда, когда мать была в самом тяжелом состоянии. Я долгое время была уверена, что он знает, кто я и что я, а в последнее время… мне пришла в голову мысль, что, возможно, он водил меня сюда, чтобы я сидела рядом с лей-линией, как дровосек ведет своих детей в лес, не чтобы оставлять их голодать, а чтобы найти кого-то, кто сможет воспитать их в полной мере, потому что оставлять в неведении то, кем я являлась, было еще опаснее.

Это могло бы показаться тщеславным или самонадеянным, если бы сейчас я не сидела на той же скамейке в парке, глядя на лея-линию, а рядом со мной был демон, а не человек, который вырастил меня как свою собственную дочь.

— Мои синапсы обожжены, — пожаловалась я, и выражение лица Ала стало раздраженным.

— Если ты попадешься в круг какому-нибудь подражателю колдуна и не сможешь выскочить, у тебя будет болеть не только голова, — сказал демон с сильным британским акцентом. — Ты выставляешь нас в плохом свете. Ты — демон. Ты должна знать хотя бы одну линию, по которой сможешь прыгнуть. То, что тебе приходится стоять в линии и переноситься, чтобы попасть в Безвременье, просто позор.

Правда, я была демоном, и, как любил замечать Ал, сделать меня уязвимой было несложно, если знать, как. Мне просто повезло, что в университете этому посвящена целая специальность.

— Да? — кисло сказала я. — То, что мои синапсы превратятся в угольки, не поможет.

Широкие плечи Ала дрогнули в неслышном вздохе. Октябрьская ночь выдалась не по сезону теплой, и он отказался от своего обычного зеленого бархатного фрака в пользу легкого жилета с явно викторианскими мотивами. Его цилиндр тоже исчез, как и кружево. Но новая трость с серебряным набалдашником упиралась в колено — возможно, она была зачарована, — а пара ненужных ему очков с синими стеклами низко болталась на носу. Заметив, как он разглядывает мои джинсы и ботинки поверх них, я подумала, не кажется ли ему, что он шагнул на новую ступеньку, несмотря на свой все еще утрированный внешний вид.

Его настроение тоже не было радужным, представляя собой неуютную смесь принудительной веселости и уныния. Я была почти уверена, что дело не в моем отсутствии прогресса. Честно говоря, горгулий демоны создали потому, что не смогли самостоятельно освоить перенос или прыжки по лей-линиям. Горгульи могли «слышать» линии так же легко, как читать книгу, и, привязавшись к демону, могли показать ему, как изменить свою ауру, чтобы она совпадала с лей-линией, и появиться там, где он захочет, — здесь, в реальности, или в Безвременье. Но пока мне это не удавалось, я могла попасть в Безвременье, только встав в линию и переместившись туда.

— Лей-линия находится вон там, — ворчал Ал, глядя на нее с другой стороны небольшого пешеходного мостика. — Ты можешь ее увидеть. Ты можешь

ее услышать. Настрой свою ауру в соответствии с ней…

— И стань её частью, превратив свое тело в ничто иное, как энергию в ее потоке. Не с этой частью у меня проблемы, — проворчала я, и он насмешливым жестом велел мне продолжать. Раствориться в лей-линии не было чем-то новым, но вот попытаться прыгнуть в нее с полпути через парк — это да. За сегодняшний вечер я уже трижды пыталась это сделать, но безуспешно.

Разочарованная, я переключила свое внимание на Биса. Горгулья-подросток размером с кошку устроилась на ближайшем дереве, готовая выхватить меня из линии, если я каким-то образом справлюсь с прыжком и застряну. Гораздо более взрослая и крупная горгулья Ала, Требл, устроилась на ближайшем фонаре в качестве второго наблюдателя. Это чудовище размером с хижину казалось слишком большим, чтобы её выдерживал тонкий шест, но горгульи, при всей их каменной внешности, были относительно легкими.

Бис привязался ко мне более года назад, что означало, он мог научить меня изменять ауру, чтобы она соответствовала любой лей-линии на планете. Через сотню лет практики с помощью горгулий я смогу не только входить в лей-линию из любого места, но и выходить из нее в любом месте, используя три или более лей-линий для триангуляции.

К сожалению, мы с Бисом потеряли инстинктивную связь, когда его душа застряла в бутылке. Первые намеки на нашу ментальную связь уже начали проявляться, но пока он не мог свободно проходить через мой защитный круг, лучшее, что я могла сделать, — это выучить линии наизусть. Через пробы и ошибки. Это причиняло боль и жгло мои синапсы, когда я ошибалась.

В свои пятьдесят с небольшим лет Бис был самостоятельным и, как большинство подростков, любил спать целыми днями. Его кожа была темной и бугристой, хотя он мог менять ее цвет по своему желанию, становясь почти невидимым. Против ночной сырости на нем был лишь красный шарф, но и он ему был не нужен.

По ободряющему кивку Биса я уселась на скамейку. Расслабившись, я позволила себе ослабить фокус, как если бы с помощью второго зрения хотела увидеть лей-линию, висящую, как красная лента, на высоте груди на полпути через парк. Но это было не так. Через час такой работы я уже устала и притворялась. Я ни за что не перенесусь в эту линию, поэтому просто смотрела на луну, проглядывающую за тяжелыми облаками.

Между линией и мной находились два соединенных пруда и пешеходный мост, на котором я проходила практику в О.В., гоняясь за мостовыми троллями. Сама линия проходила над небольшим участком бетона и общественным викканским очагом, а за ним простиралось широкое пространство открытой травы, ведущее в Цинциннати.

Полумесяц слабо освещал пасмурную ночь. До Хэллоуина оставалось не так уж много, но все-таки еще больше недели. Я с нетерпением ждала этого дня и уже купила корзину помидоров черри, чтобы раздать их детям вместе со «Сникерсами» и «Пикси Стикс». Праздник длился целую неделю и заканчивался финальной охотой за конфетами от заката до рассвета. Люди заканчивали отмечать до полуночи, как раз когда главный праздник начинался. В общем-то, это было к лучшему. Они не были созданы для ночи.

Мягкий звук приближающейся обуви привлек мое внимание к мужчине, выгуливавшем свою собаку.