Демоны римских кварталов
Шрифт:
Воцарилась тишина. Пресыщенные лица уставились на путников. «Ну, что вы нам скажете нового?»
Парень с бородкой приложил ладонь к груди и на удивление неприятным, визгливым голосом, выдал:
– Ради бога, подайте на пропитание! Проявите сострадание! Мы все инвалиды, идем издалека…
Ему не дали договорить. Крики и свист, вырвавшиеся из городских ворот, будто смели путника, и он немедленно отошел к своим да привычным движением прикрыл руками голову.
– Убирайтесь вон, попрошайки!
– Много вас тут шатается!
– Идите работать, бездельники!
– Спускай на них собак!
Пока
Влад с опозданием понял, что жители города, как и собаки, приняли его за попрошайку, пнул рассвирепевшего пса ногой и кинулся прочь. Разрывая грудью горячий воздух, он принялся неистово хохотать, что уже случалось с ним недавно, и задыхался, и кашлял, и хрипел, хватая потрескавшимися губами воздух.
Сколько он еще брел по выжженной пустыне? Может, преодолевая километры, прорывался и сквозь витки времени, может, один сон наслаивался на другой, и иногда Владу казалось, что он на ходу теряет сознание, перестает воспринимать окружающий его мир, и все-таки продолжал идти неизвестно куда, ведомый то ли волей хаоса и случая, то ли логикой божественного промысла.
Наконец он заметил, что его сознание проясняется, и он вновь обретает возможность видеть и понимать значение окружающих его предметов. Уже вечерело, и тонкая полоска облаков на закате окрасилась в пурпурный цвет, и небесную лазурь словно разбавили водой, отчего цвета померкли, потускнели, и зной уходящего дня затаился в гранитной толще камней и валунов.
Чувствуя чье-то присутствие рядом, Влад остановился и некоторое время смотрел на розовые отголоски ушедшего солнца, очерчивающие темный контур пустыни. Тишина была полной, исчерпывающей, и она заставляла вести себя соответственно, дышать чуть слышно, не делать резких движений, чтобы не шуршать одеждой.
Так Влад стоял долго, будто задал некий важный вопрос и терпеливо ждал ответа на него. Наконец он медленно обернулся, будто кто позвал его, хотя ничто не нарушило тишину. На камне, контрастно выделяясь на фоне неба, сидел человек, и хоть ноги его были согнуты в коленях, а плечи опущены, можно было догадаться о его высоком росте. Вид мужчины был печальный, а рассеянный взгляд устремлен в непробиваемую твердь камня, будто бы там покоилось угасшее ярило. Темные одежды волнами струились по сухощавой фигуре. Жилистые, оголенные до запястий руки были крепко сплетены. Густые темные волосы, завивающиеся на кончиках, опускались на плечи. Мужчина был неподвижен, как камень, на котором сидел, и лицо его было преисполнено тоской.
Предложенное Владу зрелище обладало разительным сходством с известной картиной Ивана Крамского, фотокопией которой Влад украсил кабинет истории в своей школе. Подкошенный новым испытанием на доверчивость и желание поверить, Влад медленно опустился
Влад невольно начал сползать с камня; его свинцовые колени неудержимо тянулись к земле, к тому высочайшему уровню допустимого, на котором пребывали босые ноги сидящего напротив человека. И Влад бы непременно приник к земле и коленями, и ладонями, и лбом, если бы его внимание вдруг не привлекли тихие шаги за спиной.
Человек вздрогнул, вскинул голову, подал плечи вперед. Его брови сломались, изогнулись, взгляд освежила искра надежды. К нему шла молодая женщина, и ее мягкие одежды бесшумно оглаживали камни. Капюшон прикрывал ее затылок и шею, из-под складок ткани выглядывали тонкие ухоженные руки. Влад зажмурился и покрутил головой. Женщина не вписывалась в картину Крамского. Какая женщина? Зачем она здесь? Кто разрешил?
Он даже почувствовал желание кинуться ей наперерез, остановить ее, развернуть и отправить в обратный путь со словами: «Сюда нельзя! Ты не представляешь, Кто это, Сидящий на камне посреди пустыни! Ты не можешь изменить то, что принято и возведено до степени канона, отработано сознанием целых поколений, вложено в сердца и души миллиардов людей. Ты мусор, инородное тело, маленькое раздражающее недоразумение!»
– Ну ладно, – произнесла женщина, приближаясь к человеку. – Я тебя прощаю. Но в последний раз…
Она опустила руку ему на голову. Мужчина схватил ее ладонь, прижал к своим губам. Слезы выплеснулись на бледные тонкие пальцы.
– Я даже думать о ней не могу, – всхлипнув, произнес мужчина. – Ума не приложу, как я мог соблазниться! Да она страшна, как дочь сатаны! И все время глупо хохочет! И пахнет от нее скверно, как от сучки, ночующей в овчарне…
– Вот ты как запел, – усмехнулась женщина.
– Прости, прости…
– Пойдем уже. Надо детей укладывать…
– Да, да… Конечно…
Он проворно поднялся на ноги, взял женщину за руку и, раз за разом вздыхая, побрел с ней куда-то, где в сгущающихся сумерках вспыхивали желтые мерцающие огни. Мимоходом оглянувшись, мужчина посмотрел на Влада и лукаво подмигнул ему: вот так, браток, приходится нести чушь во благо сохранения семьи.
Влад еще долго сидел в полном одиночестве, глядя на холодеющий закат. «Здесь каждый второй сгодится на эту роль… Мессия – коллективный образ… С кого его вылепило человечество? С тех, кто не при деле, кто выпадает из повседневной жизни, бродяжничает, у кого ничего нет за душой…»