День ананаса
Шрифт:
– Детки, налетай!
А за мышкой ёжик,
и скорее к блюдцу
с малой-малой трещинкой,
с розой посреди,
молоко он выхлебал,
фыркнул на прощание,
уходя, как водится,
лапкой наследил.
И теперь сижу я
в комнате обеденной:
кто ещё попросит
хлеба да воды?
Повезло мне, братцы,
с бедными соседями,
а без них мне холодно,
я совсем
стихи, написанные кошкой М-Уси
одинока как луна в ночи,
свет фонаря слишком ярок
для моих игр,
и жертва ещё не пришла…
река сулинь катит свои воды слева направо,
неся с собой обломки деревьев,
веток и красное сари.
никак не войду в этот поток,
чтобы плыть наравне с другими, –
кошка, не боящаяся воды…
по небу плывёт большой белый кот –
дружище, дай лапу,
и я хочу полетать там,
где не бывает машин, собак
и мальчишек, чей смех не даёт мне уснуть…
день ушёл
день ушёл, говорю «до свиданья»
и совсем не смотрю в календарь.
что мне дни, если время лукаво:
лето, осень, осенняя хмарь –
всё слилось в череду без разрыва.
день ли, утро, сентябрь или март –
непрерывность, как нить, тороплива.
всё на ней, от коляски до парт,
от рожденья детей института,
от любви до несбыточных грёз,
от моей неразгаданной смуты
до болезни надолго всерьёз.
календарь, что мне дни, что мне даты?
я давно уже счёт не веду.
знаю, надо посылку на запад,
и на почту привычно иду.
и кота накормить и погладить,
чтобы знал, что любим, не забыт,
день ушёл, говорю «до свиданья».
спит котенок, а значит, он сыт.
Я люблю это время,
где зима осторожно
то насыплет нам снега,
что смотреть невозможно,
то замрёт на мгновенье,
переждёт день-другой,
перейдёт в наступленье,
разозлится пургой,
заметёт вход и выход –
утоните в снегу! –
но без той заварухи
я и жить не смогу.
Мне беление снега
из белёного льна
лучше лунного брега,
черноморского сна.
Я ныряю как в
обжигаюсь слегка,
мне такое соседство
суждено на века.
О светлейшее чудо,
о чистейший из всех,
рассыпайся повсюду,
мой возлюбленный снег!
Стояли белые стога,
почти как луны,
белели полночью снега
светло и юно.
крошилось небо по утрам
крупою манной,
ложилось кошкою к ногам
надеждой странной,
что вот растает снег, и ты,
презрев убытки,
придёшь из дальней долготы
моей открытки
и станешь явью, а не сном,
дыханьем, речью.
пусть не сейчас, пускай потом,
я не перечу.
но дни проходят чередой,
снега не тают,
и только птицы за водой
ко мне слетают…
Снег почернел от февральских чернил,
прячутся галки от ветра колючего,
мчится трамвай – Чистопрудный простыл –
мчится двуглавой змеёю гремучею.
тают сугробы, как корабли,
и в ручейки превращаясь весенние,
лодки уносят, что спят на мели,
и от зимы устают, посеревшие.
лишь воробьи – что им снег, что зима?
перезимуют, как бомжики малые,
и зачирикают – скоро весна,
скоро весна – как всегда, небывалая!
с воздухом этим, что можно глотать,
трогать руками и плыть меж вокзалами,
только бы март – не проспать, не проспать –
там – меж Москвой и Вязёмами Малыми…
здесь, кажется, весна, а я ещё с зимою,
ещё играть в снежки, и падать, и скользить –
который нынче век, куда идти с сумою?
как сладить мне с хандрой – других не заразить?
иду, не чуя ног, друзей не узнавая:
мы катимся опять в такой дремучий ад,
куда же ты, куда, земля моя родная,
как Лотова жена, не оглянись назад!
там всюду лагеря, там флаги цвета крови,
шаг в сторону – арест, и пытки, и суды,
смотри не заразись, болезнь, что хуже кори,
молись, чтоб уцелел от этакой беды.
о Боже, света дай – душа во тьме стенает,
ей без Тебя не быть и ран не врачевать,
пошли Иеремий, дай нового Исайю,
чтоб верить и любить, и в жизни устоять…
Конец ознакомительного фрагмента.