День Астарты
Шрифт:
— Он парень, что надо, ага?
— Точно! — подтвердил Томо и снова повернулся к Хагену, — Совет классный, бро, но только не для нашего случая. У нас специальные требования к этим машинкам.
— «Delos» не впишутся по цене в бюджет этой войны? — предположил Хаген.
— Впишутся, — сказала Дики, — Но, есть другие проблемы. Так что, бро, ты нам реально нужен в проекте. И твоя доля будет равная со всеми.
— Доля — долей. Но если это будет вообще какая-то новая модель, то я один не нарисую программу для ее сборки. За несколько дней — точно не нарисую.
—
— Не видел. Но, по-любому, флайку собрать — это не птичку из яйца высидеть.
— Ну, у тебя интуиция! — восхищенно воскликнул Томо, — Я ваще обалдеваю!
— А что я сказал-то? — удивился Хаген, — Кстати, вот ребята летят на растопырке.
— Ага, — подтвердила Дики, глянув в небо, — Ну, я пошла звать Герха, Лаго и Рали.
До чего же прикольная штука — жизнь. Когда смотришь вперед — ни фига не ясно, что будет, а когда оглядываешься — наоборот, кажется, что все цепляется одно к другому, вроде звеньев цепочки. Вот я прыгнула с борта «Лексингтона» — и все покатилось. Док Рау, потом Атли и Олан с пластиковым птеродактилем. Мое дилетантское колдовство. Жутковатая практичность оружейного бизнеса, в котором у меня теперь образовалась доля, к которой прилагается тайна. Нехорошая тайна, с одной стороны, а с другой, это захватывает… А все началось 7 февраля, на Раро-Элаусестере, когда Атли, Олан и я баловались с игрушечным птеродактилем, и думали: для чего бы его приспособить.
Сначала я позвонила Рону и Пуме. Они долго расспрашивали, как и что, а потом как ляпнули на счет летающей мины… И готово. У меня контракт с Чимег Синчер, мамой Олан, главной теткой в «Sincher Light Air Cargo». Атли и Олан резко поверили в мою магию, и уговорили поколдовать еще, и придумать: как из маленького птеродактиля сделать большую флайку. А я позвонила папе, про древних птеродактилей. Самые большие птеродактили, оказывается, весили, как лошадка-пони. Говорят, что лошади летать не могут. Ага, щас! Еще как могут! Папа рассказал мне по видеофону во всех подробностях, как у них это получалось. Не у лошадей, конечно, а у птеродактилей.
Откуда папа все это знает? Может, когда-то хотел вывести летающего пони, а потом просто руки не дошли? Надо спросить как-нибудь… Короче, главный фокус больших птеродактилей был в том, что у них крыло было не только на передних лапах, а и на задних. Типа, как перепонка у белки-летяги. И махали они этой фигней попеременно: передние — задние, передние — задние. Получалась, как бы, волна. А на высоте они растопыривались и планировали. В общем, классные звери, жалко, что вымерли.
А Флер и Ежик, которые сидели вместе с папой за столом, как-то подозрительно вцепились в этого птеродактиля. Конечно, я это заметила, потом наползла на них. Рассказывайте, красавцы, что это вам так понадобился птеродактиль? Они сначала темнили, а потом раскололись, что есть реальная тема. И очень кстати, подвернулся Хаген. Профи дизайнер робото-моторики. Сначала казалось, что он нужен только как парень, программирующий роботов, чтобы монтировать эти машины из деталей.
А я классно придумала пристроиться за столом рядом с ним. Я сижу справа от него, а слева от него — Герхард Штаубе, лидер «Ratiair fare fabric», бывший министр военной авиации страны Шонао, которая в Африке. Про него отдельный разговор. Вообще-то, сейчас мне не до него. Я сейчас незаметно наблюдаю за Хагеном. Он рисует на листе бумаги что-то вроде плана-графика со стрелками и фигурками. Интересно, как у него получаются такие движения. Вот рука была неподвижна — а вот она переместилась и провела ровную-ровную окружность… Потом дугу… Потом нарисовала стрелку. Оп: снова замерла неподвижно. Кого-то, может быть, напрягает эта четкость, а меня — ни капли. Это ведь не что-то механическое, а живое, только необычное и непривычное.
Если представить себе тот бамбуковый пирс у fare Ежика на Олосенга, где они с Флер частенько занимаются сексом, и где я люблю лежать, листая какой-нибудь журнал, а иногда — просто глядя в небо. Допустим, что я лежу пузом кверху и смотрю в небо, а рядом — Хаген. Почему бы и нет? И допустим, что его рука движется… Так, сейчас я прикину, как ей лучше двигаться… Ага… Вот это было бы здорово. Я не очень четко представляю, что я бы стала дальше делать… Наверное, я бы смотрела дальше в небо, пока он бы мне что-нибудь не предложил… Или что-нибудь еще не сделал. В таких ситуациях у людей все само получается — по крайней мере, так говорят…
Ну, вот, блин… Только я размечталась, а тут прервали на самом интересном месте… Ладно, зато, кажется, намечается что-то прикольное. По ходу, покажут прототип…
Штаубе несильно хлопнул ладонями по столу и произнес:
— Я полагаю, что нашим уважаемым партнерам самое время посмотреть прототип машины. Прошу вас коллеги, пройти на мини-полигон.
— Чего ты так официально? — спросил Оскэ.
— Острый приступ еврокультуры, — с иронией ответил тот, — Увидел земляка и…
— Земляк — это Хаген? — поинтересовалась Флер.
Штаубе чуть заметно улыбнулся и утвердительно кивнул.
— Моя мама наполовину германка, дед родом из Баварии, — сообщил Хаген, — Про папу знаю только, что он был красным бомбером, а откуда он родом — мама не говорила.
— А я из Франкфурта, что в Гессене, — сказал Штаубе, — Это соседняя земля с Баварией.
— Гессен это там, где придумали яблочное вино? — спросила Люси.
— Откуда ты знаешь? — удивился тот.
— Папины друзья в Коста-Виола-Нова наливали. Говорят, по гессенскому рецепту.
— Коста-Виола-Нова это где?
— На Хендерсон-Питкерне, три с половиной тысячи миль на east-south-east отсюда.
— Надо же! Я и не думал, что его кто-то делает в Океании. Познакомишь?
— Легко. Хоть прямо сейчас, по интернет.
— Мы с тобой договорились, — Штаубе церемонно пожал ей руку, — Только давай мы отложим это на несколько часов, а сейчас займемся делом.