День Астарты
Шрифт:
Публика загудела в подтверждение того, что история известна.
— …И, — продолжала Келли, — До меня дошло, что с людьми, готовыми забить камнями любого, кто не хочет жить по их особым книжкам, компромиссы невозможны. Только обезьяний процесс, и никаких переговоров!
— Обезьяний процесс! — крикнула Кари Лейв, — О-хо! Дайте ритм!
If we are strong and we are free Who can forbid our wishes to be? Just in this last war they will fail! There is the «Monkey trial». We are really from monkey evolved We’ll not theХелги вздохнула, посмотрела на Скалди и поинтересовалась:
— Тебе нравятся революционные песни латиноамериканского типа? Эти откровенные призывы взять ружья и перестрелять оппонентов ко всем чертям, чтобы не возиться с поисками компромиссов?
— Это поп-арт, а не трактат по научной политологии, — заметил он.
— Отговорка, — сказала Хелги, — Мир это текст. Если люди сто раз спели хором какие-то слова, то на сто первый раз они могут хором сделать именно это. Взять, и стрельнуть.
— В кого? — весело спросил Хеймдал, — В своего соседа, с которым по вечерам пьют в кабаке эль? Хелги, у нас очень большая и очень малонаселенная страна. Для нас такие песни, в политическом смысле не революционные, а национально-освободительные.
— И от кого вы национально освобождаетесь? — с иронией, спросила она.
— Интересный вопрос, — сказал он, — Но от кого-то мы точно освобождаемся. Год назад у нас были исламские мигранты, общеевропейские нормы лицензирования, и запреты на якобы опасные промышленные и биомедицинские технологии. При этом у нас не было продуктивного экономического развития. Теперь, после ряда очень жестких скандалов, ситуация поворачивается наоборот. Значит, видимо, что мы от кого-то освобождаемся.
— Или от чего-то, — добавил Орквард, — А, кстати, почему песенка в папуасском стиле? Я ничего не имею против папуасского basic-english, мне просто интересно.
Хеймдал допил свой эль, фыркнул и пожал плечами.
— Наверное, они тоже национально освобождаются. У них в прошедшем сентябре был прогрессивный военный переворот, а недавно они освободили запад своего острова.
— Обычно, такие песенки пишутся до события, а не после, — заметила Хелги, — или, они намерены освободить что-то еще? Побороться за свое национальное освобождение во всех морях и на всех континентах как это принято у янки и у меганезийцев? И, кстати, странное дело: у вас тут тоже милитаризация.
— Это в смысле, что адмирал вынес ведро с дерьмом? — съехидничал Орквард.
— Нет, это в смысле, что в зале вообще было немало военных. Я нидерландка, так что немного разбираюсь в кораблях, и вижу, что корабль, который
— Так, — согласился Хеймдал, — А почему бы нам не иметь нормальный военный флот?
— А почему он вдруг понадобился? — парировала она, — Ясно, что не для парадов или народных гуляний, а для дела. Вот, мне и интересно: для какого?
— Международные отношения, — сказал олдермен, — устроены так, что вес в них имеет только та страна, которая владеет военной силой. Не мы это придумали…
— Какие проблемы, фрекен…? — произнес хрипловатый голос почти над ухом Хелги.
— О, черт! — выдохнула она.
Около нее, улыбаясь, стояли оба парня, на которых она обратила внимание. Один в гражданском (джинсы и свитер) был совсем юный европеец, лет 15. Второй, в форме мичмана ВМФ Гренландии, атлетически сложенный африканец лет 20.
— Никаких проблем, парни, — ответил Скалди, — Моя подруга интересуется нашими кораблями, и прочла твою нашивку, мичман.
— Меня зовут Хелги Сонстром, я журналист из Нидерландов, — добавила она, — и мне интересно: против кого Гренландия собирается воевать на море?
— Падайте сюда, ребята, — добавил Орквард, — Я поставлю вам выпивку.
— Не хулигань, Гисли, — строго сказал Хеймдал, — парни при исполнении.
— Я при исполнении, да, — уточнил африканец, — меня зовут Намангоканера-Ке, но для друзей просто Манго. А это Отто Хаземан из Германии, я его сопровождаю.
— …Чтобы меня не съел белый медведь или морж, — улыбнувшись, добавил европеец.
— Моржи не едят людей, — сообщила ему Норэна.
— Правда? Ну, клево! Манго, если увидишь моржа, не стреляй в него, ладно?
Норэна кивнула в знак поддержки, и добавила специально для африканца.
— Морж это вроде вашего бегемота, только морской.
— Я их уже видел, — сообщил он, — Да, те же бегемоты, только с ластами.
— Так, пьяницы, — произнес Хеймдал, взглянув на часы, — Уже почти два часа ночи, а я обещал семье, что приеду сразу после круглого стола.
— Сам ты пьяница, — вежливо ответил Орквард пожимая ему руку.
…После ухода олдермена, Турсен и Орквард все-таки, поставили новым знакомым выпивку, правда, в виде допускаемого регламентом ВМФ «ультралегкого флипа», по крепости примерно равного кефиру. Выпивка, как известно, располагает к историям.
21 год назад в Южно-Центральном Конго-Заире, в зулусском поселке Индуу, в почти нищей семье, происходящей, однако, из военной аристократии, родился 5-й по счету ребенок, здоровый мальчишка. Он получил длинное имя, которое, впрочем, все стали сокращать до удобного «Манго». Государство Конго-Заир трещало по швам и, вскоре зулусский вождь Амаба Ка Тумери, потомок Чаки Сензангакона, объявил себя инкоси (королем), а своей столицей сделал Тейжери. Именно туда пошел Манго наниматься в армию, едва ему исполнилось 14 лет. По семейной традиции, к этому возрасту он умел обращаться с ножом, ассегаем, охотничьим ружьем и штурмовой винтовкой.