День был

Туманова Ольга

К трем ночи стало спокойнее, и пока две бригады были на выезде, две могли немного отдохнуть.

Кушетка была занята, и Ирина Антоновна устроилась в кресле: скинула туфли, вытянула отекшие ноги. Сквозь кисею форточки слабо дул приятный ветерок. В другом углу урчал чайник. Сейчас чайку... У стола Степановна, кажется, весь свой век тут проработала санитаркой, все вяжет носки для внуков, в такую-то жару! не верится, что зима вновь будет... Молоденькая сестричка Сашенька что-то ей шепчет доверительно... Ирина Антоновна улыбнулась сквозь дрему: хорошо... спокойно...

Позвякивал, кружась, фонтанчик, и струйки, причудливо

извиваясь, ткали вокруг себя водяную паутину, и радуга плыла над белым тазом с алой клубникой и отражалась в каждой капельке росы на крупных ягодах, а вокруг зеленела сочная трава, и на ней росли ослепительно чистые банки и наполнялись вареньем, помидорами, салатами, компотом... и голос Степановны: "Проснись, милая, на вызов тебе".

По обшарпанной лестнице пятиэтажного дома, стараясь не прикасаться ни к грязным стенам, ни к облезлым перилам, Ирина Антоновна поднялась наверх к просто крашеной, не оббитой дерматином двери.

У ребенка болел живот.

– Что он ел?
– спросила Ирина Антоновна, глядя на белки мальчика. Никаких изменений она не замечала, и ребенок в чистенькой глаженой, но застиранной пижамке спокойно сидел в маленькой деревянной кроватке, которую пора б уже было сменить на диванчик, не хныкал, не елозил.
– Он раньше жаловался на живот?

– Да, - отозвалась мать ребенка. Она, вся взъерошенная, стояла рядом с трагическим выражением на лице. Ирина Антоновна невольно поморщилась: такая заполошенная на любого крепыша болезнь нагонит.
– У него холецистит был в прошлом году.
– И добавила поспешно, пытаясь заглянуть Ирине Антоновне в глаза, - но тогда у него болело совсем не так. И мы долго лечили... У него нет больше приступов.

– Холецистит не проходит, - раздумчиво сказала Ирина Антоновна и мельком оглядела комнату. Нищета ужасная: ни ковра, ни паласа - голые стены (даже без колера, обычная штукатурка), жалкий эстампик, самодельный коврик у детской кроватки; старый диван куплен, конечно, за гроши в комиссионке, и неизвестно, кто на нем спал; самодельный стеллаж из нетесаных досок до самого потолка, но ни одной добротной книги, все какое-то старье потрепанное да журналы, видимо, по специальности, а у ребенка больная печень, ему диета нужна, ему необходимы продукты качественные, свежие, с рынка. И Ирина Антоновна сказала с легким вздохом:

– Дайте ему болеутоляющее. Есть у вас что-нибудь в доме?

– Но у него не так раньше было. Он на боли не жаловался. Слабость... температура, - мать искала слова, словно ей хотелось, чтобы у ее особенного ребенка и болезни были особые.

Ирина Антоновна решительно шагнула к дверям: под утро идет поток вызовов, люди умирают, а она теряет время почти что на ложный вызов. Конечно, у этой мамы в жизни нет ничего, кроме ребенка, но чем кудахтать над ним, как курица, лучше бы думала о нем, хотя думать надо было раньше: устроить свою жизнь, обеспечить минимальный достаток - а ребенка родить никогда не поздно. Зачем плодить нищету и хроников? Это сегодня ему еда нужна да новые колготки, а подрастет? Потребует магнитофон, мопед, компьютер...
– Ирина Антоновна вновь вздохнула, но на этот раз о своем... Сделала решительное движение вперед, стараясь как бы подвинуть с дороги женщину, упорно стоявшую у нее на пути. Та не стронулась, напротив, вся потянулась к Ирине Антоновне, спросила, как заученное:

– Но

если это аппендицит?

– Аппендицит не так проявляется, - стараясь говорить спокойно, - ответила Ирина Антоновна.

– Но если все-таки это аппендицит?

Ирина Антоновна вздохнула, вернулась к кроватке, с силой нажала на живот ребенка. Мальчик, не отрываясь, смотрел на мать и молчал.

– Вы представляете, как бы он кричал сейчас, если бы у него был аппендицит?
– повернулась к женщине. Та, не отводя от сына испуганных глаз, вновь затараторила:

– Он никогда не кричит, - и бледное лицо ее покрылось нездоровым румянцем, и глаза блестели, и губы дрожали.
– Он...

– Надо сначала маме нервы вылечить, а потом уже лечить ребенка, - не сумев сдержать раздражения, неприязненно сказала Ирина Антоновна.
– Хорошо, я вас отвезу в больницу, но лишь для того, чтобы вам и там сказали, что приступа аппендицита у него нет, а лечить нужно вас, причем - немедленно.

– Хорошо, - радостно воскликнула мать и метнулась по комнате, собирая одежду ребенка.

Ирина Антоновна села на единственный в комнате стул, стала ждать.

День был жаркий и душный. Подсушивал отлично, не оставляя ни в природе, ни в теле никакой гнилой флоры, никакой слизи.

Вопреки господствующим ныне теориям, Тамара Владимировна любила солнце и была убеждена: солнце - это жизнь. Конечно, для больного человека излишнее солнце опасно, но что не опасно больному? А для здорового опасны все эти лампы: кварцевые, ультрафиолетовые, - недаром их место в больнице.

Вот такие мысли кроются в хорошенькой головке будущего профессора медицины!
– Тамара Владимировна счастливо засмеялась, крутанулась на высоких тонких каблучках, еще раз, теперь уже через плечо, глянула на себя в зеркало и легко побежала по ступенькам вниз, в приемный покой. Она удачлива, она красива, она умна - прыгало по ступенькам, она... она с завтрашнего дня уже не ординатор, она ассистент, - и Тамара Владимировна степенно вошла в приемный покой.

Диагноз был неясен: врач скорой поставила обострение холецистита, мать ребенка боялась аппендицита, а Тамара Владимировна решила для начала исключить гепатит.

Сказав нянечке, чтобы та посадила ребенка на горшок, врач ушла, вслед за ней вышла и санитарка, и Елена Петровна с Денисом остались одни в сумрачном кабинете. Замызганная ванна, стол с поблекшей клеенкой, синие ведра с размашистыми светлыми мазками "для коридора", для туалета", голый каменный пол, небрежно замазанное белой краской окно... все казенное, холодное, тревожное... Лишь Денис теплым живым комочком безропотно сидит и сидит на горшке и поглядывает на маму грустными доверчивыми глазками.

Вид Дениса, жалкий и тихий, терзал Елену Петровну, но она повторяла себе мысленно, что теперь все уже не страшно, они уже не одни, а Денису, почти не умолкая, говорила и говорила, что все будет хорошо, сейчас придет доктор и вылечит ее сыночку, и старалась не замечать страх, который заполнял ее всю.

Дверь отворилась, грузно ступая, вошла санитарка. "Ну, вставай, - сказала басовито, и, глянув в горшок, заявила сердито, - нет у него никакой желтухи" и вышла, и почти тотчас в комнату стремительно вошла врач и долго-долго смотрела в горшок, все наклоняя его в разные стороны, словно пыталась отыскать в нем спрятанную желтуху.