День «Д». 6 июня 1944 г.
Шрифт:
В 9.32 в Лондоне (3.32 по военному восточному времени) Верховная ставка союзнических войск распространила краткое коммюнике генерала Эйзенхауэра, зачитанное его пресс-секретарем полковником Эрнестом Дюпюи: «Сегодня утром союзнические военно-морские силы при мощной поддержке авиации начали высадку союзнических армий на северном побережье Франции».
Верховная ставка также передала по радио в Нью-Йорк запись выступления Эйзенхауэра, его общевойсковой приказ. Это была блестящая речь, сильная как по тональности, так и по содержанию. Она объединила людей, поскольку накануне дня «Д» была передана по громкоговорителям на ДКТ и транспортах, а затем по радио на всю Америку.
В 4.15 по военному восточному времени Эн-би-си получила репортаж
Американцы с замиранием сердца вслушивались в каждое слово. Но они не получали того, чего ожидали. «Глупая болтовня радио выводила нас из себя», – вспоминает корреспондент «Нью-йоркера» Юстас Тилли. Свежие сообщения поступали редко, их надо было ждать часами. А люди хотели каждую минуту знать о том, что творится в Нормандии. Поэтому радиокомментаторы без конца повторялись или пересказывали друг друга.
Журналисты жутко перевирали французские названия. Им явно не хватало географических уроков. Их военно-аналитические опусы оказывались либо выдумкой, либо откровенной чепухой. Комментаторы зачастую просто-напросто отбалтывались, потому что им нечего было сказать. Они говорили о чем угодно, кроме одной интересовавшей всех проблемы, – о потерях. Это запрещалось Управлением военной информации (УВИ).
Скудость радиосообщений, конечно, можно отнести на счет инструкций УВИ. Но к этому приложила руку и цензура Верховной ставки Союзнических экспедиционных сил. Она не разрешала распространять сведения, которые как раз и интересовали американцев, – о том, какие дивизии, полки, эскадрильи, корабли участвуют в сражении дня «Д». Нельзя было упоминать места высадки. Позволялось лишь указывать, что она происходит на «побережье Франции». Такой секретности требовала операция «Фортитюд». Среди американцев в результате возрастала тревога за своих близких.
Если радио и не обеспечивало полную информацию о вторжении, то оно по крайней мере служило средством для передачи вдохновляющих речей. После трансляции приказа Эйзенхауэра к своему народу обратился король Норвегии. Затем выступили премьеры Нидерландов и Бельгии, король Англии. Их голоса звучали весь день.
Ради собственного успокоения американцы хотели, чтобы информация, пусть и скудная, постоянно передавалась по радио. Одна женщина из Калифорнии написала диктору Си-би-эс Полу Уайту: «Сейчас у нас на Тихоокеанском побережье 3.21. Мне посчастливилось услышать первое сообщение о дне «Д» от Си-би-эс. Последние два месяца я все вечера проводила у радиоприемника… Репортаж вашего корреспондента, мистера Марроу, из Лондона придал мне новые силы. Я по-прежнему понимаю, что меня от мужа отделяет целый мир. Но я не чувствую себя больше такой одинокой, как прежде, пока работает ваша радиостанция».
В день «Д» Франклин Рузвельт выступил по радио с молитвой, которую за ним повторяла вся нация. Ее транслировали все радиостанции, напечатали газеты:
«Всемогущий Господь! Сегодня наши сыны, гордость нашей нации вершат великое дело…
Веди их. Дай им силу, мужество и стойкость…
Война оторвала этих молодых людей от мирной жизни. Они сражаются не для того, чтобы порабощать. Они бьются за то, чтобы покончить с порабощением. Они сражаются за свободу… Они страждут лишь об одном: чтобы поскорее закончить войну и вернуться к родному очагу.
Не все из них возвратятся домой. Обними их, Отче наш, и прими их, наших героев и Твоих верных слуг, в Свое небесное царство…
О Господи, дай нам веру. Дай нам веру в Тебя, веру в наших сыновей, веру в самих себя и каждого из нас… Да будет так, Всемогущий Господь. Аминь».
– Что означает «Д»? – спросил Юстаса Тилли прохожий.
– Всего-навсего
Бродя по городу, Тилли вышел на Таймс-сквер, где собралась большая толпа, читавшая новости на световом электрическом табло. «И одно немецкое орудие все еще ведет огонь», – сообщалось в бюллетене. «Похоже, никто не заметил, – написал потом журналист, – что «одно немецкое орудие» – это ничтожно и не соответствует реальности. Как, впрочем, и другие отрывочные сведения о боевых действиях на берегу». Другой репортер – из газеты «Нью-Йорк таймc» сделал такое наблюдение: «Люди выстроились вдоль тротуаров, у стеклянных витрин магазинов и ресторанов и смотрели только вверх, все время только вверх, ловя каждое слово информации о вторжении».
88
Журнал «Тайм» 12 июня отметил: «Впервые буквами D («Д») и H (час «Ч») были обозначены день и час начала операции в боевом приказе № 8 1-й армии Союзнических экспедиционных сил 20 сентября 1918 г.».
Тилли примкнул к толпе у театра «Риалто»: «Все говорили о войне и событиях последних 25 лет… Никто никого не перебивал. Каждый ждал своей очереди высказаться… Когда я уходил, негромкая, спокойная дискуссия продолжалась».
Затем Тилли зашел на одну из радиостанций. «В коридорах, – вспоминает он, – сгрудились актеры, возмущенные отменой музыкальных «мыльных опер».
По радио вновь прозвучала речь Эйзенхауэра. «Слова генерала Эйзенхауэра точно передавали атмосферу дня «Д», – отметил журналист, – и они навсегда останутся в нашей памяти. В музее современного искусства пожилая леди, усевшись в угловатое фанерное кресло, читала вслух послание генерала другим таким же стареньким женщинам, столпившимся вокруг нее.
– Я призываю всех, кто любит свободу, встать рядом с нами, – произнесла она слабеющим голосом, и ее слушательницы взволнованно взглянули друг на друга».
Нью-Йорк весной 1944 г. бурлил и процветал. У всех была работа. Рост доходов опережал производство товаров широкого потребления. Обнаружилась нехватка жилья. Люди селились в квартирах по две, а то и три семьи. Бары и кинотеатры переполнены. На Бродвее кипела театральная жизнь. Самым большим успехом пользовались «Оклахома» Ричарда Роджерса и Оскара Хаммерстайна, Пол Робсон в «Отелло», Милтон Берли в «Зигфелд фоллис» и Мэри Мартин в «Уан тач оф Винас» (музыка Курта Вейля, по книге С. Дж. Перелмана и Огдена Нэша, постановка Элии Казан, танцы Агнес де Милль). Это были еще те времена!
В день «Д» Бродвей замер. Артисты собрались в своем клубе-кафе «Стейдж дор кантин», чтобы сыграть несколько сцен из спектаклей для военнослужащих. Все места заняли солдаты, матросы и офицеры. Лишь один стол – «Ангелов» – был зарезервирован для «граждан, чьи пожертвования заслужили им право стать членами актерского клуба». Пожертвования актеры передали организациям военнослужащих.
«Нью-Йорк дейли ньюс» вместо редакционных статей печатала молитвы Господни. «Нью-Йорк дейли миррор» отказалась от рекламы, чтобы больше места предоставить для новостей о вторжении.
Магазины перестали торговать. «Мейси» закрылся в полдень. И все же около него собралась огромная толпа. Магазин установил громкоговоритель, по которому передавались информационные программы. Когда диктор прочитал предупреждение о том, чтобы американцы особенно не ликовали по поводу вторжения, отметил репортер «Нью-Йорк таймc», «лица прохожих потускнели».
«Лорд энд Тейлор» вовсе не открылся в этот день. Президент компании Уолтер Хоувинг объяснил, что он отправил все 3000 сотрудников домой, чтобы они «молились за наших парней». Президент компании объявил: