День «Д». 6 июня 1944 г.
Шрифт:
Если радио и не обеспечивало полную информацию о вторжении, то оно по крайней мере служило средством для передачи вдохновляющих речей. После трансляции приказа Эйзенхауэра к своему народу обратился король Норвегии. Затем выступили премьеры Нидерландов и Бельгии, король Англии. Их голоса звучали весь день.
Ради собственного успокоения американцы хотели, чтобы информация, пусть и скудная, постоянно передавалась по радио. Одна женщина из Калифорнии написала диктору Си-би-эс Полу Уайту: «Сейчас у нас на Тихоокеанском побережье 3.21. Мне посчастливилось услышать первое сообщение о дне „Д“ от Си-би-эс. Последние два месяца я все вечера проводила у радиоприемника… Репортаж вашего корреспондента, мистера Марроу, из Лондона придал мне новые силы. Я по-прежнему понимаю, что
В день «Д» Франклин Рузвельт выступил по радио с молитвой, которую за ним повторяла вся нация. Ее транслировали все радиостанции, напечатали газеты:
«Всемогущий Господь! Сегодня наши сыны, гордость нашей нации вершат великое дело…
Веди их. Дай им силу, мужество и стойкость…
Война оторвала этих молодых людей от мирной жизни. Они сражаются не для того, чтобы порабощать. Они бьются за то, чтобы покончить с порабощением. Они сражаются за свободу… Они страждут лишь об одном: чтобы поскорее закончить войну и вернуться к родному очагу.
Не все из них возвратятся домой. Обними их, Отче наш, и прими их, наших героев и Твоих верных слуг, в Свое небесное царство…
О Господи, дай нам веру. Дай нам веру в Тебя, веру в наших сыновей, веру в самих себя и каждого из нас… Да будет так, Всемогущий Господь. Аминь».
— Что означает «Д»? — спросил Юстаса Тилли прохожий.
— Всего-навсего «день», — ответил корреспондент «Нью-йоркера» [88] .
Бродя по городу, Тилли вышел на Таймс-сквер, где собралась большая толпа, читавшая новости на световом электрическом табло. «И одно немецкое орудие все еще ведет огонь», — сообщалось в бюллетене. «Похоже, никто не заметил, — написал потом журналист, — что „одно немецкое орудие“ — это ничтожно и не соответствует реальности. Как, впрочем, и другие отрывочные сведения о боевых действиях на берегу». Другой репортер — из газеты «Нью-Йорк таймc» сделал такое наблюдение: «Люди выстроились вдоль тротуаров, у стеклянных витрин магазинов и ресторанов и смотрели только вверх, все время только вверх, ловя каждое слово информации о вторжении».
88
Журнал «Тайм» 12 июня отметил: «Впервые буквами D („Д“) и H (час „Ч“) были обозначены день и час начала операции в боевом приказе № 8 1-й армии Союзнических экспедиционных сил 20 сентября 1918 г.».
Тилли примкнул к толпе у театра «Риалто»: «Все говорили о войне и событиях последних 25 лет… Никто никого не перебивал. Каждый ждал своей очереди высказаться… Когда я уходил, негромкая, спокойная дискуссия продолжалась».
Затем Тилли зашел на одну из радиостанций. «В коридорах, — вспоминает он, — сгрудились актеры, возмущенные отменой музыкальных „мыльных опер“.
По радио вновь прозвучала речь Эйзенхауэра. «Слова генерала Эйзенхауэра точно передавали атмосферу дня „Д“, — отметил журналист, — и они навсегда останутся в нашей памяти. В музее современного искусства пожилая леди, усевшись в угловатое фанерное кресло, читала вслух послание генерала другим таким же стареньким женщинам, столпившимся вокруг нее.
— Я призываю всех, кто любит свободу, встать рядом с нами, — произнесла она слабеющим голосом, и ее слушательницы взволнованно взглянули друг на друга».
Нью-Йорк весной 1944 г. бурлил и процветал. У всех была работа. Рост доходов опережал производство товаров широкого потребления. Обнаружилась нехватка жилья. Люди селились в квартирах по две, а то и три семьи. Бары и кинотеатры переполнены. На Бродвее кипела театральная жизнь. Самым большим успехом пользовались «Оклахома» Ричарда Роджерса и Оскара Хаммерстайна, Пол Робсон в «Отелло», Милтон Берли в «Зигфелд фоллис» и Мэри Мартин в «Уан тач оф Винас» (музыка Курта Вейля, по книге С. Дж. Перелмана и Огдена Нэша, постановка Элии Казан, танцы Агнес де Милль).
В день «Д» Бродвей замер. Артисты собрались в своем клубе-кафе «Стейдж дор кантин», чтобы сыграть несколько сцен из спектаклей для военнослужащих. Все места заняли солдаты, матросы и офицеры. Лишь один стол — «Ангелов» — был зарезервирован для «граждан, чьи пожертвования заслужили им право стать членами актерского клуба». Пожертвования актеры передали организациям военнослужащих.
«Нью-Йорк дейли ньюс» вместо редакционных статей печатала молитвы Господни. «Нью-Йорк дейли миррор» отказалась от рекламы, чтобы больше места предоставить для новостей о вторжении.
Магазины перестали торговать. «Мейси» закрылся в полдень. И все же около него собралась огромная толпа. Магазин установил громкоговоритель, по которому передавались информационные программы. Когда диктор прочитал предупреждение о том, чтобы американцы особенно не ликовали по поводу вторжения, отметил репортер «Нью-Йорк таймc», «лица прохожих потускнели».
«Лорд энд Тейлор» вовсе не открылся в этот день. Президент компании Уолтер Хоувинг объяснил, что он отправил все 3000 сотрудников домой, чтобы они «молились за наших парней». Президент компании объявил:
— Магазин закрыт. Началась высадка в Нормандии. Все наши мысли должны быть сейчас с теми, кто сражается. Мы не открыли двери нашего магазина, чтобы дать возможность и нашим сотрудникам, и нашим покупателям провести это время дома в молитвах и надеждах на спасение своих любимых и близких.
Были отменены гонки, скачки, бейсбольные матчи. Спортивный комментатор «Нью-Йорк таймc» Артур Дейли в своей статье 7 июня 1944 г. поднял вопрос о том, надо ли запрещать спортивные состязания до окончания войны, и сам себе ответил: «Нет». «После того как пройдет возбуждение от ошеломляющих сообщений о вторжении, — писал журналист, — уже не будет такого непреодолимого стремления прилипать к радиоприемникам, чтобы услышать самые последние военные сводки. Человеческая натура снова потребует развлечений как средства отойти от войны — кино, театра и, естественно, спорта». Дейли напомнил, что до дня «Д» никто не протестовал против бейсбольных встреч, потому что в них участвовали игроки либо подросткового, либо достаточно пожилого возраста. Сезон 1941 г. открывали янки в военной, а не в бейсбольной униформе. С того времени произошли замены, но Дейли хотел бы, чтобы борьба на бейсбольном поле продолжалась на самом высоком уровне: «В конце концов, она — часть американского образа жизни, за ценности которого мы и сражаемся».
На Уолл-стрит деловая жизнь не прекращалась. Нью-Йоркская биржа при открытии объявила две минуты молитвенного молчания, а затем, как обычно, начались торги. 7 июня газета «Уолл-стрит джорнал» вышла с крупным заголовком: «Последствия вторжения: начало конца военной экономики. Новые проблемы для промышленности». Бизнес, как всегда, думал прежде всего о своих интересах.
«Синдром вторжения» лихорадил американский рынок два месяца. По этому поводу журнал «Тайм» писал: «Нью-Йоркская биржа нервозно реагировала на любые слухи, связанные с днем „Д“. Но в день „Д“ на бирже прошли самые активные торги года. Было продано и куплено 1 193 080 акций. Промышленный индекс Доу-Джонса поднялся до отметки 142.24 и достиг нового пика 1944 г. Выросли в цене акции торговых фирм, компаний „Эй-ти-энд-ти“, „Крайслер“, „Вестингауз“, „Дженерал моторе“, „Дюпон“.
Как всегда, Уолл-стрит больше всего волновало, что будет дальше. «Джорнал» писал: «Вторжение поставило под сомнение реконверсию». Когда стало ясно, что высадка прошла успешно, газета отметила: «Можно ожидать ограниченную реконверсию военной промышленности на гражданское производство. Начнется отмена оборонных контрактов, что высвободит рабочую силу, материалы и оборудование для выпуска товаров широкого потребления. Это скорее всего случится в течение ближайших двух — четырех месяцев».
(В декабре 1944 г. «джи-айз» поплатились за этот недалекий оптимизм. Летом заказы на артиллерийские снаряды сократились. Когда началось мощное контрнаступление немцев в Бельгии, американским батареям постоянно не хватало боеприпасов.)