День джихада
Шрифт:
— Обязательно.
— Как вы себя чувствуете?
— Словно ребенок, которого бросили родители. — Он виновато улыбнулся.
Рудина протянула через стол руку.
— Дайте вашу. Надеюсь, это не нарушит порядков острога?
Прапорщик, сидевший у двери, отвернулся.
Предложение показалось Полуяну слишком сентиментальным, опереточным, но он выполнил просьбу. Его пальцы ощутили мягкое теплое пожатие. Внезапно для самого себя он понял: в него жаркой волной потекла живая, трепетная сила. Это оказалось столь неожиданным, что он замер в удивлении.
— Вам лучше? Вы успокоились?
Полуян вздрогнул. Оказывается, он уже успел закрыть глаза и на какой-то миг выпал из реальности.
— У нас совсем немного времени, Игорь Васильевич. Поэтому я телеграфно. В газетах, которые принесла, материалы о вашей истории. О вашем поступке и аресте сообщило также московское радио. Комитет солдатских матерей проводит в Москве пикетирование Белого дома. Женщины требуют вашего освобождения и прекращения войны. У меня скопилось уже более двухсот писем в ваш адрес.
Полуяна известие ошеломило. Он и представить не мог, что кто-то помнит о нем и заботится.
— Почему вы не сказали об этом сразу?
Клавдия Ивановна дружески улыбнулась.
— Мне приятно было помолчать с вами. И потом — хотелось, чтобы вы успокоились, пришли в себя.
— А что в гарнизоне?
— Все хорошо. Приезжала московская комиссия. Отправку батальона в Чечню задержали. Организована боевая учеба…
— Откуда обо мне стало известно прессе?
— Какая разница, Игорь Васильевич? Нашлись люди, сообщили в газеты.
Полуян посмотрел на Рудину и вдруг понял все, о чем она не собиралась ему говорить.
— Клавдия Ивановна! Милая! Это вы!
Теперь слово «милая» прозвучало иначе, чем в начале их беседы.
Прапорщик, сидевший в стороне, поднялся.
— Свидание окончено.
Клавдия Ивановна протянула руку.
— До встречи, Игорь Васильевич. Главное для вас сейчас — выдержать экзекуцию. И еще. Учтите, что во время суда трибунал будут пикетировать. Солдатские матери. Семьи погибших в Чечне…
Прапорщик, провожавший Полуяна в камеру, загремел у двери ключами. И вдруг глухо проговорил:
— Вы хороший человек, товарищ подполковник. Вот у меня сына забрили. Боюсь, на убой погонят…
В камере пирожки и газеты пошли нарасхват.
С интересом принялся за газеты Вадуд. Он читал вслух то, что привлекало его внимание, и тут же комментировал. Начал с «Правды». Эта газета в застенки не попадала и потому оказалась самой интересной.
— Э, Тэтэ, послушай.
«Группа террористов во главе с ранее судимым Рахманом Мадуевым захватила автобус, объявив пассажиров заложниками. Благодаря умелым действиям антитеррористических подразделений заложники освобождены, террористы задержаны. Против террористов возбуждено уголовное дело».
— Мадуев? — Тэтэ оживился. — Рахман? Так мы его знаем, Вадуд. Помнишь?
— Потому и прочитал тебе. В школе его звали Маду…
Полуян, окунувшись в полудрему, к чужому разговору не
Маду — так в военном училище звали его друга.
18
Маду… Рослый, крепко сложенный курсант-чеченец Салах Мадуев был прекрасным гимнастом, крутил на перекладине «солнышко», пробегал за одиннадцать секунд стометровку, вверх прыгал на метр девяносто, вниз — с двенадцати тысяч метров. Железный мужик. «Десантура», одним словом.
Кровати Полуяна и Салаха в казарме стояли рядом, но друзьями они стали не сразу. По-настоящему их побратала кровь, которая не пролилась.
Шли учебные прыжки на точность приземления на летном поле училища. Полуян в порядке, определенном командиром, скакнул в бездну первым. Приземлился не очень точно — в полуметре от центра мишени.
Расцепил замки, снял парашют и глянул вверх — кто там летит за ним?
Глянул и замер в оцепенении. Вниз падал десантник со «схлопнувшимся» парашютом. То летел навстречу гибели Салах Мадуев. Он несся вниз, раскинув руки, а за ним кишкой тянулся бесполезный живому человеку шелковый хвост.
— Стол! — Полуян впервые в жизни ощутил в себе командирскую строгую волю. Голос его прозвучал в напряженной тишине громко и властно. И сразу, как ни странно, ему подчинились даже двое офицеров, стоявших рядом. Замысел курсанта третьего курса поняли сразу все.
«Стол» — длинное брезентовое полотнище, которое расстилали на земле для укладки парашютов, — мог смягчить удар падения. Пожарники натягивают брезент, чтобы кто-то мог выпрыгнуть на него из окон горящего дома. Почему же нельзя попробовать этот метод в данном случае?
Два десятка рук подхватили стол, растянули, бросились с ним бежать к месту, куда падал парашютист.
Говорят, что многие люди, оказавшиеся в положении Салаха, достигают земли уже мертвыми. Сознание неизбежной гибели парализует чувства и волю. Сердце не выдерживает ужаса. И… останавливается.
Салаху не на что было надеяться, но он ни на миг не закрывал глаза. Ветер бил в лицо, свистел в ушах. Земля, огромная и зеленая, быстро набегала, покачиваясь из стороны в сторону.
Салах вдруг заметил людей, бежавших по полю к месту, куда его несло. Он увидел полотнище, которое тащили товарищи. И понял, что собираются сделать ребята. Понял и стал помогать им, движениями рук и ног корректируя точку падения.
Он угодил точно в середину туго растянутого «стола». Правая нога пробила жесткую ткань. Удар опрокинул Салаха на спину. Несколько курсантов, старательно растягивавших брезент, пообломали ногти, но полотнища из рук не выпустили.
— Во, блин! — Салах ошарашенно глядел на товарищей. — Ну, я прыгнул, ребята!
Прямо из училища Полуяна и Салаха Мадуева направили в Туркестанский военный округ. И после краткосрочной прожарки на каракумском солнце обоих отправили командирами взводов в Афганистан. Там в одном из рейдов Салах отдал долг приятелю.