День джихада
Шрифт:
— Испугалась?
Не отвечая, Нарбика обхватила его за талию, прижалась головой к груди и заплакала. Волосы, выбившиеся из-под косынки, щекотали Чигирику лицо, но он терпеливо улыбался: как-никак девчонка спаслась от верной гибели. Было от чего пореветь.
Причина едва не случившейся трагедии лежала на поверхности. Из-под серого камня на тропу сочилась вода. Глина, на которой он лежал, сработала как смазка. Винить в случившемся Нарбика никого бы не могла: есть глаза, значит, человек обязан ими видеть. Не увидел — жаловаться некому.
Поток, унесший сумку, буйствовал на дне провала, выплескивая энергию и зло на каменные стены, которые сжимали его с обеих сторон. Вода бурлила и рычала, чтобы где-то в долине, среди зеленых полей, затихнуть и смирить свой норов.
К действительности Нарбику вернул вопрос, который неожиданно задал спасший ее мужчина:
— Куда ж ты в одном платье направилась?
Чигирик смотрел на нее не сочувствующе, а как бы осуждающе. Она ничего не ответила, только сверкнула глазами из-под черных бровей, сложила руки на груди, будто прикрывалась от чужого взгляда, и зябко передернула плечами. Зачем объяснять чужому мужчине, что ее теплая одежда тоже улетела в той сумке?…
Встретив двоих русских, да еще военных, Нарбика приготовилась было самому худшему. Что можно ожидать от мужиков, которые скорее всего убежали из плена и теперь бродят по горам, как волки, в поисках дороги. Для таких все — и чужой баран, которого можно отбить от стада, и женщина — в равной мере добыча, трофей войны, с которыми можно не церемониться.
Чувство близкой беды заставило похолодеть. Колени задрожали. Пальцы предательски подрагивали. Мужчина в кожаной куртке понял это по-своему.
— Ах, так ты замерзла?
Он раздернул «молнию», снял куртку и накинул ее Нарбике на плечи. Куртка была тяжелой, теплой, пахла мужским потом и дымом.
— Есть хочешь? — Чигирик засмеялся своему же вопросу. — А у нас уже ничего и нет.
Они вскоре выбрались на откос и пошли дальше не по карнизу, а по лесу.
Крепаков потянул Чигирика за рукав, показывая, чтобы тот отстал.
— Что тебе?
— Не надо было ее вытаскивать, — Крепаков сурово поджал губы.
— Это почему? — Чигирик снисходительно усмехнулся.
— Не надо, и все. Кто она, мы не знаем. Наведет беду, вот увидите.
— Оракул хренов. Выходит, пусть бы девка летела с кручи к чертовой матери? Так?
— Не знаю, но не надо было…
— А сам чего же? Спрыгнул бы прежде меня, да и подтолкнул вниз.
— Подталкивать незачем. Сама бы сверзилась.
— Крутой ты! — Чигирик пристально посмотрел солдату в глаза. — А может, и тебя не стоило тащить за собой? Шлепнул бы там, в кустиках! А?
Крепаков недовольно надулся. Надо же, капитан сравнил с ним эту бабу. Чеченку. Случись из-за нее что, отдуваться обоим.
Нарбика шла впереди. Шла и с удивлением думала, зачем и почему этот русский, скорее всего офицер, подал ей руку, и еще: почему она не испытывает к
Чигирик, отмахнувшись от Крепакова, догнал Нарбику.
— Ты что — испугалась?
— Да, — она опустила голову, чтобы не встречаться с ним взглядом.
Высоко над головами воздух пропорол протяжный свист. Чигирик схватил Нарбику за плечи и опрокинул на землю. Она еще ничего не поняла, попыталась вырваться, но он прижал ее голову к земле.
— Лежи!
Впереди гулко взорвался артиллерийский снаряд. Зашуршали ветки, срезанные осколками. Посыпались листья.
— Ползи!
Чигирик приказывал ей тем же тоном, которым разговаривал с Крепаковым, с молодыми солдатами: властно и жестко. Нарбика, испуганная взрывом, поползла к лесу.
— Убери это! — Чигирик резко шлепнул ее рукой по попке. — Не задирай ее! Ниже!
Нарбику шлепок возмутил. Она чуть было не вскочила, не закричала обиженно что-нибудь вроде «Дурак!» или «Нахал!». Такого еще не позволял себе с ней ни один парень! Но в это время позади в полусотне метрах от них с грохотом и воем рванул новый снаряд. Осколки пронеслись над самыми головами и с треском врубились в зеленую чашу леса.
— Быстрей! Быстрей!
И снова рука Чигирика подтолкнула ее вперед.
Они добрались до подлеска, нырнули в ореховые заросли. Между двух буков увидели свежее дымящееся жерло воронки. Кора деревьев вокруг была посечена и светилась белыми рваными ранами.
— Залезай!
Чигирик резким движением руки направил Нарбику к яме.
Над ними вновь протяжно и уныло простонало небо, вспоротое снарядом.
Нарбика сползла в воронку. И тут же сверху на нее рухнул Чигирик. Всем своим весом он придавил девушку к земле, остро вонявшей едким дымом. Ее губы коснулись корней травы, вывороченных наружу.
Третий взрыв оглушающие долбанул по ушам. Снаряд упал совсем рядом.
Потом все стихло, хотя в ушах звенело.
— Ты в порядке? — Чигирик выбрался из ямы и протянул Нарбике руку. — Вставай.
Девушка поднялась на колени, закрыла лицо ладонями и снова заплакала. Испуг выходил из нее слезами.
— Будет, — сказал Чигирик. — Ты цела! — И вдруг дернулся, болезненно сморщился. — Что за дьявол?
Он прогнул поясницу, не понимая, почему под правой лопаткой такая колющая боль.
— Посмотри-ка, что там?
Чигирик повернулся к Нарбике спиной. Та, взглянув, прижала ладошку ко рту.
— Оф-фай! Тебя ранило.
Ранение оказалось не опасным. Острый осколок полоснул, словно бритвой, по рубахе, пропорол ее и оставил на теле узкий, кровоточивший порез.
— Жив буду?
Неожиданно для себя Нарбика улыбнулась.
— Будешь, будешь.
Только теперь она поняла, что его прикосновения к ее телу не несли в себе ничего мужского. Это были движения брата или отца, который думал лишь о том, чтобы ее не зацепило осколком. И когда он упал на нее, он сделал это лишь инстинктивно, подставляя себя под удар.