«ДЕНЬ и НОЧЬ» Литературный журнал для семейного чтения N 11–12 2007г.
Шрифт:
— Да ты, я погляжу, — улыбнулся сквозь слезы Мунтяну, — философ.
— В общем, да. Даже преподавал в институте, — гордо признался Григорий, — но мне это надоело, и я стал асоциальной личностью.
— Трудно ей быть? — с надеждой спросил Мунтяну.
— Очень, — разочаровал его Григорий, — очень легко. Думаю, тебе понравится.
— Нет, — повесил голову Мунтяну, — я не могу. По крайней мере, до тех пор, пока не выполню свое последнее задание. Я должен следить за одним лейтенантом полиции. Петреску его фамилия.
— А
— Вообще-то нет. Человек он, кажется, симпатичный, да и сил гоняться за ним по городу у меня нет. Он ведь молодой. Сегодня дома, завтра в гостях у девушки, через час — гулять пошел, потом — работать. А у меня артрит, и, кажется, алкоголизм.
— Знаешь, практически все чекисты, которые к нам, бомжам попадают, — поделился секретом Григорий, — очень зависимы от алкоголя. Но это ничего. Мы поможем тебе справиться. И с лейтенантом твоим разберемся. А сейчас вставай со ступенек, и пошли поможем ребятам поцыганить на свадьбе.
Взявшись за руки, новоиспеченные друзья пошли к ограде Кафедрального Собора. Когда они приблизились к бомжам, Григорий остановил Мунтяну поодаль, подошел к собравшимся, и поднял руку.
— Важные вести, — взволнованно крикнул он.
Бомжи, привлеченные необычным поведением вожака, подошли к Григорию поближе. Когда собрались все, Григорий от волнения заговорил как герой «Одесских рассказов»:
— Люди. Бомжи! Я имею сказать вам новость, которая перевернет ваши сердца, и всю вашу жизнь.
Из толпы раздались голоса:
— Стеклянные бутылки отменяют?
— Теплотрассу у аэропорта наконец-то починят?
— У собак туберкулез, и их нельзя больше есть?
— Маринка с базара подцепила триппер?
Видно было, что люди волновались. Григорий переждал минуту, потом вновь поднял руку:
— Все, что вы сказали, это тьфу! — демонстративно плюнул он. — Бомжи, я имею сказать настоящую новость. Бомжи, мы живем вовсе не в Советском Союзе. Вы, оказывается — граждане независимого и суверенного государства Молдавия!
Несколько минут люди, ошеломленные, молчали. Наконец, один из мужчин сорвал с головы женскую соломенную панамку и завопил, что есть мочи:
— Виват!!!
— Ну, скажи. Скажи. Ну, пожалуйста! Давай!
Сергей, отдуваясь, лежал на диване, держа руку на лбу Натальи.
— Говори, давай!
— Ну, хорошо, — улыбнулся он. — Б…дь.
— Нет, — капризно скривила губы она, — жестче. Ты — б…дь. Давай.
— Ты — б…дь.
— Петреску, — вздохнула она, — у тебя получается без души. Как будто, «ты — в форме». Или «ты — на туфлях с высоким каблуком».
— А что, — задумался Петреску, — ты и в самом деле в туфлях на высоком каблуке пришла?
— Бог мой, — застонала Наталья, — трахаешься ты хорошо, а вот с оформлением… Да еще и тугодум.
— Какой
— Так вот, — она освободилась от его объятий, — пришла я действительно в туфлях на высоком каблуке. Сейчас вот отдохнем, я их надену, а ты — свой несчастный-разнесчастный китель, и снова будем трахаться.
— Китель не надену, — смеялся лейтенант, — я в нем себя буду чувствовать, как на планерке у начальства.
— Ох, Петреску…
— Не называй меня по фамилии, ладно?
— Ладно, лейтенант. Убери с меня ногу. Тяжелая.
«Какая есть», чуть было не сказал
Сергей, но вовремя сдержался. Беседуя с ней, он всегда чувствовал себя в проигрыше. Не так, как в постели. Отдавалась она умело и самозабвенно. Для лейтенанта, считавшего до сих пор самым извращенным моментом своей половой жизни тот день, когда одна из его подружек напялила перед сексом чулки в крупную сетку (ты понимаешь, зачем в крупную? — мурлыкала она) Наталья стала просто ошеломляющим открытием.
— Странная ты какая-то, — сказал он ей после первой встречи, — все девушки как девушки, замуж выйти хотят, а ты — нет.
— А зачем? — она красила губы, чуть согнув ноги, чтобы видеть лицо в зеркале, низко висевшем на стене. — С кем хочу, с тем и вожусь. Рано или поздно найду любимого.
— Почему не ждать его просто так? — пустился в морализаторство Петреску.
— Разницы, — закончила она с губами, и занялась ресницами, — никакой. Никакой совершенно, милый.
Квартира, где они встречались, принадлежала, по словам Натальи, ее тете. Старушку Петреску никогда не видел, но выяснять, существует ли она вообще, ему было лень. Пока лейтенанта устраивало все.
— Знаешь, — повернулся он к девушке, — с тобой я теряю навыки.
— Это как? — она зажмурилась, и погладила его волосы.
— Не запоминаю, во что ты одета, как выглядишь. Упускаю детали туалета.
— Это очень важно?
— Для полицейского, конечно.
— Что тебе эта полиция сдалась? — безучастно спросила она.
— Рано или поздно, — Петреску перевернулся на живот, — я стану министром. А там и до премьер-министра недалеко. А там — и до президента…
— У меня был любовник, — вспомнила она, — какая-то шишка. Тоже, кажется, из полиции. Или военный. Не уточняла.
— Вот как, — равнодушно ответил Петреску, стараясь не ревновать, — вот как…
— Я его бросила. Он был интересным только вначале. А потом испортился, стал называть меня молочной кукурузой, — представляешь?! — и хотел, чтобы я стала его женой, или, в крайнем случае, официальной любовницей. А это неинтересно. Вот и бросила.
— Ты, я вижу, всех бросаешь.
Наталья вскочила с кровати, и бросилась к стулу. Мгновение спустя она, в фуражке Сергея, сидела на его ягодицах, прихлопывая парня по спине, и говорила: