День «Икс»
Шрифт:
— Фрау Хойзер, я был бы вам весьма признателен, если бы вы рассказали мне, что заставило вас уехать в Берлин. — Зрачки женщины медленно расширились, безучастное, отсутствующее выражение лица исчезло, она явно насторожилась, но продолжала молчать.
Эрих повторил вопрос.
Несколько мгновений помедлив, Лиза наконец осмелилась:
— Господин инспектор, за что вы меня арестовали?
Эрих улыбнулся:
— Вы ошибаетесь. Мне просто нужно выяснить некоторые обстоятельства.
— Ах, эти обстоятельства, эти вопросы! — Лиза горько усмехнулась. — Сначала они там, в Западном
— Я могу только посочувствовать вам, если то, чем вы занимались, придется обозначить словом «шпионаж». — Эрих, поняв из показаний Макса Хойзера, что Лиза не была причастна к его шпионской работе, удивился, услыхав от нее такие признания.
— Ах, при чем здесь я? — Лиза, подвинув ближе стул к столу, положила на него руки и крепко, до хруста в суставах, сцепила пальцы. — При чем здесь я? Какой из меня шпион? Я вообще понятия не имела... Это все Гетлин...
— Его, кажется, зовут Вилли?
— Да, Вилли. Это благовоспитанный мерзавец — вот кто должен сидеть в тюрьме, а не мой муж. А он к вам не попадется — о, нет, он гуляет сейчас по Западному Берлину, ему теперь ни до чего дела нет. И этот, его подручный — Кульман — он тоже...
— Что тоже?
— Он тоже сегодня убежит, или уже убежал. Один Макс...
— Извините, откуда вы знаете, что Кульман может убежать?
— Но, боже мой, ведь я сама должна была предупредить его.
— Разве? Как же быть тогда с вашей непричастностью ко всей этой истории?
Лиза, не поняв еще, что произошло, удивилась:
— Моя непричастность? Я к их делам никакого отношения не имела.
— Почему же вы должны были предупредить Кульмана о побеге?
И, неожиданно для самой себя, глядя прямо в глаза инспектора и думая о том, что человек с такими глазами не может ни бить, ни мучить, Лиза рассказала все — и о своем побеге в Западный Берлин, и о том, как она просила Макса бросить все эти спекуляции сигарами и порвать с Гетлином, и о словах Гетлина, что Макс ему что-то сообщил о русских, и о многом, многом другом. Ах, зачем не этот симпатичный инспектор приходил арестовывать Макса, а другой! Тогда не было бы этой глупой, ненужной поездки в Берлин, не было бы той ночи.
Она была очень удивлена, когда инспектор положил вдруг перед ней на столик исписанные листы бумаги.
— Прочтите, внимательно.
— Что здесь? — Лиза с недоверием взглянула на Эриха.
— Протокол. Пожалуйста, прочтите.
— Я имею право? — Лиза искренне удивилась.
— Вы обязаны это сделать.
В протоколе очень коротко и четко был изложен ее рассказ — только лишенный личного чувства ненависти, симпатии или антипатии к тем лицам, о которых шла речь.
Лиза подписалась под каждой страницей протокола.
— Вы будете вести следствие по моему делу?
— По вашему делу? — переспросил Эрих. — Но никто не собирается вас арестовывать. Вот вам пропуск, и до свиданья. Только не снимайте пломб в магазине — до суда он будет опечатан.
Все еще почти не веря происходящему, она взяла пропуск и дружески кивнула инспектору
Какой-то полицейский попался ей навстречу в коридоре и, удивленный ее сияющими огромными глазами, даже оглянулся вслед.
Лиза очутилась на улице.
Солнце уже спряталось за высокие дома, но теплый июньский воздух показался очень приятным после прохладной комнаты инспектора.
Откуда-то донесся звон трамвая, потом Лиза услыхала веселый ребячий гомон и стук мяча — где-то играли в футбол. Кошка мяукнула в окне второго этажа напротив Управления.
Лиза, не шелохнувшись, наслаждалась этими обыденными, мирными звуками.
Потом счастливая улыбка появилась на ее лице — так вот вы какие, в Народной полиции.
И она с решительным видом зашагала к Гретхен — за запиской.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Кульман и Вилли сидели в том же ресторане, где они впервые встретились в ноябре прошлого года.
С видом героя поглядывая на Гетлина, Кульман рассказывал:
— Все вышло неожиданно: они пришли ко мне, предъявили ордер и обыскали меня, всю квартиру и магазин. Я как раз накануне пистолет положил в тайник — как предчувствовал! В общем, фопосы ничего не нашли, и я думал, что они вытряхнутся. Но двое остались. Этот Вальтер — знаете его? Ну, такой высокий, плечистый парень («Вальтер? Уж не сын ли того коммуниста — из лагеря?» — промелькнуло в голове Гетлина). С ним надо будет разделаться. Честное слово, он мне все настроение испортил. Словом, остался Вальтер и с ним еще один, сидят в задней комнате, ждут, кто ко мне явится. Я в магазине за прилавком стою, как ни в чем не бывало: тот, второй, меня предупредил, чтобы я не пытался бежать — на вокзале, мол, все равно поймают. И вы знаете, кто в это самое время пришел? Ни за что не догадаетесь. Лиза! Ну да, Лизхен, жена Макса.
— Вот как! И что же?
— Я написал ей на листочке, что у меня полиция, она прочитала — и из магазина, а Вальтер за ней. Вот это случай! Тот ведь в задней комнате один остался. Я взял кочергу, тяжеленная она у меня, захожу в комнату и говорю полицейскому — он как раз «Штерн» читал: — Милый, клади пистолет на стол и ложись на диван ничком, только быстро! Ну, он вскочил, я вижу — пистолета не отдает. Я его тут же кочергой по голове — он на диван и повалился. Я взял у него пистолет, забрал из кассы деньги, остальное бросил, вскочил на мотоцикл — и на шоссе. Пусть это дурачье ищет меня на вокзале сколько угодно! В общем — с утра я в Берлине, но ума не приложу, что будет дальше.
Вилли исподлобья посмотрел на Кульмана. Слишком уж самодоволен. Но тут даже он сам не сделал бы лучше.
— Поедешь обратно в Шварценфельз, — спокойно произнес Гетлин.
— Я? Обратно?
— Что ж тут особенного? Сам сказал, что с Вальтером надо рассчитаться. Вот и займешься этим, да и другим заодно.
— Когда ехать?
— Не сразу, конечно. Немного здесь поживешь.
— Где? У меня здесь никого нет.
— Что за беда! Иди в РИАС. У них специальный лагерь для таких, как ты. Там получишь и деньги, и питание, и жилье. Через неделю приходи сюда, скажу, что делать дальше.