День «Икс»
Шрифт:
А Кульман и его орава, размахивая оружием, требовали, чтобы им открыли ворота. Шофер выскочил из машины, ткнулся в проходную — она оказалась запертой. Он беспомощно развел руками, давая знать Кульману, что сделать ничего нельзя.
Кульман сообразил, что он и его люди попали в дурацкое положение. Из окон фабрики смотрели десятки рабочих и работниц, указывали на них пальцами, смеялись... Надо было на что-то решиться.
Спрыгнув на землю, Кульман велел водителю подогнать машину кузовом вплотную к воротам. Когда машина ударилась бортом о железо ворот, он приказал своим сообщникам:
— Сшибите к чертовой матери эту вывеску! — и махнул на щит с тремя
— Эй, старый козел! Держи подарок! — засмеялся Кульман и швырнул бутылку в окно. Старик отшатнулся — бутылка, чуть не попав ему в лицо, пролетела в комнату. Через секунду-другую из окна вырвались клубы дыма. Это еще больше ожесточило погромщиков. Они начали стрелять по окнам фабрики.
И вдруг во двор высыпало человек двадцать вооруженных рабочих. Без всякого предупреждения они дали нестройный залп по машине. Рядом с Кульманом двое повалились через борт вниз головами. Шофер рванул машину и погнал ее прочь от фабрики. Вдогонку им не стреляли — рабочие побоялись попасть в случайных прохожих.
...— Фройляйн Инга, это не он? И этот? — спросил комендант, перевернув убитых прикладом винтовки.
Инга с содроганием посмотрела на разбитые лица.
— Нет...
— Жаль, не схватили мерзавца! Зря так долго в засаде сидели. И надо было их сюда, во двор пустить. Ни один бы тогда не ушел.
— Инга, Инга! Беги сюда! С отцом плохо! — прокричал вдруг из окна чей- то женский голос.
Когда Инга вбежала в ателье, пожар был уже потушен. На полу валялись огнетушители, и девушки швабрами сгоняли пену в угол. На столе сидел отец. Он был бледен и, не мигая, смотрел на девушку, которая перевязывала ему правую руку. Другую, уже забинтованную, он держал на колене.
— Ну, где твой полицейский? — зло спросил Бернгард, увидев Ингу. — Куда вообще смотрит полиция. Она ведь — народная! Если у них не хватает сил, пусть скажут нам. Уж мы покажем этим негодяям!
— Позвольте, позвольте! Вы мне мешаете бинтовать. — Девушка попыталась унять его. — Инга, где ваша машина? Надо отправить отца домой.
— Меня? Домой? — закричал старик незнакомым Инге высоким голосом. — Чтобы тут без меня сожгли фабрику? Да вы в своем уме?!
До «Клариссы» Эрих добрался без происшествий, но попав на шахту, он сразу ощутил царившую здесь напряженность. Это сквозило во всем — и во взглядах рабочих, видимо, не собиравшихся расходиться по домам, хотя их смена закончилась, и в репликах шахтеров новой смены, которые, переодевшись в рабочие комбинезоны, все же медлили спускаться под землю, и в настороженности работников шахтоуправления.
В комнате у секретаря парторганизации было полно людей — Штарке, Корвиц, Копанке, задержавшие когда-то Виндпфеннинга, и еще человек до двадцати, которых Эрих не знал. Сам секретарь, попыхивая трубкой, встретил его, как старого знакомого. Эрих беседовал с ним в прошлом году, расследуя дело об убийстве Зигфрида Вольфа.
— Вот, товарищ инспектор, смотри, какие наши дела. — Секретарь вышел из-за стола и, подведя Эриха к окну, показал рукой вниз. На асфальтированном дворе собирались группами по нескольку
— Вместе с вами и вашей боевой группой обеспечить безопасность шахты.
— О, это хорошо! — обрадовался секретарь. — Боевая группа у нас есть, сто пятнадцать человек записалось, но оружие...
— Плохо?
Секретарь с сердцем стукнул трубкой по подоконнику:
— Какой там плохо! Просто отвратительно. На вас надеюсь.
Эрих оглянулся.
— Мне нужен телефон.
Секретарь указал трубкой на аппарат.
Эрих остался доволен разговором: комиссар обещал немедленно выслать карабины. Когда Эрих сообщал об этом секретарю, в комнату вошел мужчина лет сорока, с небольшой светлой бородкой.
— Что будем делать, товарищи? — с тревогой спросил он.
— Охрану шахты мы берем на себя, — сказал секретарь. — А вам, как директору, надо обеспечить работу.
— С кем же прикажете выполнять план? Разве вы не видите, что творится? — с этими словами директор стал рядом с секретарем и глянул в окно. Остальные сгрудились за их спинами.
Со двора доносился гомон. Но обстановка изменилась. Теперь весь двор был запружен рабочими, а по ту сторону ворот собралась другая толпа, человек в пятьдесят. Это были все молодые люди, — многие с оружием. Сверху нельзя было разобрать их криков, но можно было догадаться, что они требуют впустить их во двор. Через несколько секунд ворота распахнулись, и они рванулись во двор, к импровизированной трибуне, бесцеремонно расталкивая шахтеров.
Некоторые взобрались наверх, и один из них, худой, чернявый, отчаянно размахивая руками, начал что-то истерически выкрикивать.
Толпа отозвалась глухим рокотом.
— Ну, кажется, началось.— Не выходя из тесного круга столпившихся у окна людей, не повышая голоса, секретарь распорядился:
— Друзья, оружие сейчас прибудет. Соберите своих и будьте начеку. Я пойду к трибуне. Штарке, ты проследи за раздачей оружия. И не мешкайте. Ну, пошли.
Эрих еще раз выглянул в окно, достал из кобуры пистолет, вогнал патрон в патронник, поставил флажок на предохранитель. Потом, убрав оружие в кобуру, бросился вслед за секретарем.
Внимательно следивший за ним Штарке, пожилой, но еще крепкий муж чина, задумчиво произнес, ни к кому не обращаясь, и все же уверенный, что его слышат все, кто остался в комнате:
— В сорок пятом я, тогда вахмистр, сдаваясь русским, поклялся, что эти руки никогда не возьмут оружие. В сорок седьмом, когда возвращался из плена на родину, еще раз сказал себе: никогда! А сегодня я требую — дайте оружие! В мой дом пришел убийца. Я должен защищаться.
Секретарь, Копанке, Корвиц, Эрих и еще несколько человек обошли толпу и оказались с обратной стороны трибуны. На ней все еще распинался истерический оратор, которого они видели из окна. Он что-то кричал о Берлине, о забастовке, о солидарности, о демократии. Рядом с ним стояли три человека. Все они настороженно поглядывали на толпу, из которой неслись то протестующие, то одобрительные выкрики.