День «Икс»
Шрифт:
Да, теперь за шахту можно было быть спокойным. Сюда никто больше не сунется.
Кульман, еще не пришедший в себя после бегства с фарфоровой фабрики, поднимался по лестнице на второй этаж. Эти горлодеры в штабе, наверно, по-прежнему спорят о местах в магистрате.
Сволочи, когда они начнут действовать?
— Эй, парень, постой! — окликнул его снизу кто-то.
Обернувшись, он увидел Каминского. Рука у него была перевязана какой-то тряпкой с бурыми пятнами.
— Ты с «Клариссы»? —
— Будь она проклята, ваша «Кларисса»!
— И тебе не повезло?
Они прошли по коридору мимо двери, за которой все еще заседал штаб, и уселись на том же подоконнике, где утром сидел Кульман.
— Вот, видишь, как повезло? — Каминский покачал перевязанной рукой. — И не взорвал, и забастовки не вышло. Еле ноги унес! У них там какой-то коммунист с трубкой — отчаянный человек. Я им начал про забастовку, про Берлин, а он меня кулачищем по шее!
— А ты что же, размазня? Пистолета не было? — возмутился Кульман.
— Был. Вот он, пистолет, — Каминский сунул под нос Кульману кукиш. — Нас было всего с полсотни, а их тысяча! Да я и не заметил, что сбоку какой-то фопос стоит. Я только пистолет вытащил, а он как крутнул меня за руку, я про пистолет и думать забыл. Да когда падал, руку вот себе раскровянил. Ну, тут драка пошла, а тут рабочие набежали да все здоровенные и вооруженные...
— К черту! Почему нас так принимают? Месяц назад мне казалось — все злы на коммунистов: и цены повысили, и то, и се, а драться с этой народной полицией никто не хочет.
— При чем тут драться с полицией? Самим бы целым остаться.
— Тебе же сказал Гетлин — не ездить в Шварценфельз, если трус! — не стерпел Кульман. Он сейчас ненавидел весь белый свет, и ему было плевать на самолюбие этого хлюпика. Он не понимал, как мог Гетлин поручить этакому мальчишке серьезное дело. Кульман не знал, что на счету Каминского несколько убийств и крупная диверсия — год назад именно он устроил пожар в кинотеатре. Но сейчас Каминский и не думал оскорбляться. Поддерживая нывшую от режущей боли руку здоровой, он тоскливо посмотрел в глаза Кульману:
— А ты не боишься?
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Начавшийся так трагически день клонился к вечеру.
Уже несколько часов сидела Лиза Хойзер в вестибюле больницы. К той женщине ее не пустили, но ведь она была единственная, кто видел, где и как случилось это несчастье.
Наверху, на галерее, распахнулась стеклянная дверь, и молоденькая санитарка, дробно стуча каблуками, слетела вниз по лестнице. В руках у нее оказался халат.
— Вы доставили сюда ту женщину с Августаштрассе? С ней плохо, доктор просит вас наверх, — выпалила она единым духам.
Машинально Лиза надела халат и, дрожа от волнения, вошла в кабинет врача.
— Она ваша родственница? — спросил вполголоса доктор.
— Вы ее не знаете?
— Нет.
— Мне сказали, вы ждете внизу. Я думал, вы хотите проститься.
— Проститься?
— Ничем нельзя было помочь. Перелом височной кости, сотрясение мозга, кровоизлияние.
Лизу охватил ужас. Эта женщина умерла! Кто остался у нее дома? Муж? Дети? Они ждут ее, беспокоятся. Боже мой, за что ее убили?!
Лиза стремительно распахнула дверь и выбежала из кабинета. И здесь, в вестибюле, уткнувшись лицом в спинку дивана, она тяжело зарыдала.
...Наверху, на галерее, послышался разговор. Лиза обернулась. Из перевязочной вывели красивую женщину со светлыми волосами и нежным, очень бледным лицом. Два санитара, бережно поддерживая под руки, свели ее вниз и усадили на диван рядом с Лизой. Правая рука женщины была в лубке. Наверное, ей было очень больно, но она сидела с плотно сжатыми губами, устремив взгляд куда-то вдаль. Она, видимо, не замечала Лизу, которая все хотела спросить ее, и не решалась. Наконец, отважилась:
— Вы извините, — это катастрофа?
Женщина обернулась.
— Что вы говорите?
— Вот, с рукой, — Лиза указала глазами на лубок, — вы разбились?
— Нет, это меня хотели убить, а я закрылась.
— Вас? Убить? Это, верно, все та банда?
— Ну да, парни из КГУ. Их много сюда заслали из Западного Берлина.
— Из Западного Берлина? Но зачем?
— Вы что, не знаете, что творится в городе? Они захотели покончить с народной властью. Затеяли драку. Жгли магазины, машины с продовольствием. Где вы были все это время?
— Да, я видела, как громили закусочную. Только я не знала, что они... оттуда и... специально за этим. Я думала — люди злы на что-то...
— Как же, очень злы. Просто озверели! — женщина покусала губы, что-то припомнив. — Только они не люди. Они и есть звери! Мы на Тельманштрассе в засаду попали — они автобус поперек улицы поставили...
— Простите, — перебила Лиза, — кто попал в засаду?
— Да мы, — женщины из Союза. Понимаете, эти бандиты хотели, чтобы люди сидели без хлеба. Совсем без еды! Вот мы и взялись грузить продовольствие на машины, развозить его по магазинам, помогать продавцам...
В вестибюль вошел юноша, в лихо сдвинутой набекрень фуражке. Оглядевшись, он увидел собеседницу Лизы и еще издали заулыбался:
— Товарищ Вольф, я за вами. Сможете и домой заехать. Карлхен, наверно, заждался.
— Как-то он там, мой мальчик?.. Но домой мы сейчас не поедем, пока не до этого... Мне раньше необходимо — в правление ДФБ.
Так, вот, оказывается, кто это! Член правления Демократического Союза женщин Эмма Вольф. Когда муж Лизы руководил социал-демократической организацией Шварценфельза, Лиза часто слышала об этой женщине, но Макс почему-то всегда поносил и чернил ее.