День исповеди
Шрифт:
Увидев, что происходит, и заранее зная, что последует дальше, Марчиано закрыл глаза. Он вдруг пожалел, что отец Дэниел не погиб при взрыве автобуса; в таком случае ему не пришлось бы узнать, какой ужас повлекли за собой преступная слабость Марчиано и его неспособность противостоять Палестрине. Лучше бы ему умереть тогда, чем быть убитым прихвостнями Фарела здесь, когда он придет искать Марчиано — после того как китайская трагедия уже свершилась.
Отвернувшись от бесчувственно жестокого телеэкрана, Марчиано оглядел комнату. Предвечерний солнечный свет, вливавшийся
Он раздвинул занавески и остановился у двери, не открывая ее, глядя на игру светотеней, которой забавлялся на земле пробивавшийся через кроны деревьев солнечный свет. Постояв минутку, он вернется в комнату, преклонит колени подле кровати и будет молиться, как делал очень часто за последние дни и часы, чтобы Бог ниспослал ему прощение за причастность к творившемуся в далекой стране ужасу.
Уже обратившись мыслями к молитве, он готов был отойти от двери, но вдруг всю красоту, которой он мимолетно любовался, как рукой смахнуло. А то, что явилось ей на смену, потрясло Марчиано до глубины души. Он видел эту сцену, наверное, сотни раз, но никогда еще она не вызывала у него столь глубокого отвращения.
По усыпанной чистым гравием дорожке в его сторону шли двое мужчин. Один из них, одетый в черное, был намного крупнее второго. А тот был заметно старше и носил белое. Первым был Палестрина. Второй, тот, что в белом, — святой отец Джакомо Печчи, Папа Лев XIV.
Палестрина казался очень оживленным. Он что-то непрерывно говорил и жестикулировал, от него прямо-таки исходила энергия. Как будто весь мир был преисполнен радости. А Папа, шедший рядом с ним, как всегда, полностью подчинялся его обаянию и всецело ему доверял. И потому был совершенно неспособен увидеть правду.
Когда эти двое подошли ближе, Марчиано почувствовал, как у него похолодела спина, словно сзади на него подуло ледяным ветром. Лишь сейчас он впервые осознал, кем на самом деле являлся этот уличный мальчишка из Неаполя, как любил говорить о себе Палестрина.
Не просто знаменитый, почитаемый и всеми любимый политик. Не просто человек, поднявшийся до второго по значимости поста в Римско-католической церкви. Не просто глубоко испорченное, безумное, страдающее тяжкой паранойей существо, главный организатор одного из самых страшных преступлений против человечности, какие только знала история. Этот седовласый улыбчивый гигант, прогуливавшийся по залитому солнцем подобию райского сада подле святого отца, очаровывая его своими речами, был самой тьмой, законченным воплощением зла на земле.
129
— Мистер Гарри! — воскликнул Геркулес, когда Гарри открыл дверь квартиры 3-а и Роскани жестом предложил карлику войти.
Совершенно обалдев от неожиданности, Геркулес ввалился на костылях в квартиру, а следом за ним вошли Роскани, Скала и Кастеллетти.
Кастеллетти беззвучно закрыл дверь,
— Веревка, которую вы просили, лежит в коридоре, — сказал Роскани.
Гарри кивнул и повернулся к Геркулесу, который так и застыл на костылях подле Кастеллетти, раскрыв рот и, похоже, лишившись дара речи.
— Проходите сюда и садитесь. Это отец Дэниел, мой брат, а это сестра Елена… — Гарри, обращаясь сразу и к Роскани, и к Геркулесу, представил священника, сидевшего в инвалидном кресле, и миловидную молодую женщину, которая стояла рядом с ним с таким видом, будто принимала гостей, приглашенных на обед.
Геркулес проковылял вслед за Гарри через комнату, все еще ничего не понимая и совершенно не представляя себе, чего ждать дальше. Совсем недавно его неожиданно вывели из камеры предварительного содержания в центральной тюрьме и сказали, что переводят в другое место заключения. Через пятнадцать минут он ехал по Риму на удобном заднем сиденье темно-синей «альфа-ромео» рядом с самым главным детективом из Gruppo Cardinale.
— Никого нет, — сообщил Скала, вернувшись в комнату, и продолжил, глядя на Роскани: — Из кухни на черную лестницу выходит дверь с простым замком. Проникнуть с крыши можно, только если разобьешь стекло; будет такой шум…
Роскани кивнул, продолжая рассматривать Дэнни, как будто пытался создать для себя полное представление о нем.
— Геркулеса мы вытащили под видом перевода в другую тюрьму. Произошла небольшая путаница с бумагами… Но мне нужно, чтобы завтра в это же время он вернулся ко мне.
— Думаю, что завтра в это же время у вас будем мы все, — ответил Гарри. — Как насчет пистолета?
Роскани заколебался, но потом резко повернулся к Скале и кивнул. Младший детектив извлек из поясной кобуры полуавтоматический пистолет и протянул его Гарри.
— Девятимиллиметровый «калико-парабеллум». Шестнадцатизарядный магазин, — сообщил он по-английски с сильнейшим акцентом, а потом вынул из кармана запасную обойму и тоже отдал ее Гарри.
— Заводской номер спилен, — сухо добавил Роскани. — Если попадетесь, говорите, что не помните, как он к вам попал. Если обмолвитесь хоть словом о том, что тут происходит, мы будем отрицать все с начала до конца, а суд над вами окажется намного пристрастнее, чем вы в состоянии себе представить.
— Ispettore capo, мы же с вами виделись всего один раз, — ответил Гарри. — Когда вы встретили меня у трапа самолета. А остальные с вами вовсе не встречались.
Роскани обвел взглядом комнату. Посмотрел на Геркулеса. На Елену. Затем на Дэнни и вновь на Гарри.
— Завтра, — сказал он, — товарный вагон вывезут с территории Ватикана на запасные пути между станциями Трастевере и Остиенсе и там оставят, чтобы потом перегнать в другое место. Мы будем всю дорогу сопровождать его. Когда тепловоз отъедет, мы войдем внутрь. Теперь дальше… Настоятельно советую вам избегать встреч с людьми Фарела. Их много, и они постоянно поддерживают связь между собой.