День к вечеру хорош

Бахтин Игорь

–Люблю. Можно подумать ты их не любишь, – промычал Сахалин, прервав на мгновенье пение.

Татарин видимо не обижался на колкости Сохатого, пожал плечами.

–А чё делать? Голодать и в рванье ходить, бутылки собирать? Одним хорошо жить можно – другим нельзя? Чё сам не видишь беспредел какой? Полоса, значит, такая пошла в стране, сам говорил, что в жизни бывают чёрные и белые полосы. Всем сейчас всё по барабану. Делай бабки кто, как может. Зевнёшь – затрут тебя на обочину, скинут, обойдут. и забудут. А клиентов мне наших совсем не жалко. Не-е, не жалко. Я даже какой-то кайф ловлю, когда морды им разбиваю и по почкам дубасю. Они, суки, только на них замахнёшься, тут же. от страха усираются. Они-то больше всех этой свободы хотели. Чтобы баксы в кармане шуршали, мечтали,

что б у нас, как в Америке стало. Первыми проголосовали за Борю алкаша и всю братию пидарастическую. Получили и свободу и доллары, и нас довеском, пацанов, которые доллары эти у них отжимают. А как же? Хотели, чтобы по-другому было? Где-то убывает – где-то должно прибывать. Нет, правда, я, когда прессую этих тварей в их квартирах с мебелью, телевизором и ванной, в которых они совсем не херово жили при комиссарах – кайф ловлю. Суки ходили на работу, в санатории ездили, на картошку, в комсомол и партию вступали, на своих машинах спокойно разъезжали, никто на них не наезжал, хаты не отбирал, где там тот народ, чем он живёт, как кормится – они и духом и тогда не слыхивали. Булку белую жевали, народом выпеченную, а сами камень на него за пазухой носили. Кинули страну, заорали радостно: свобода, свобода, свобода и народ туда же. Свобода, блин! Дочь у него ушла в проститутки, сын колоться начал, жена учительница полы в парадной моет за рупь двадцать, отец ходит бутылки собирает, «трёшку» его бандюги отбили, а самого в коммуналку определили! Сидит он теперь свободный и безработный на кухне, пьёт чай спитой и в окно смотрит на мусорный бак, в котором свободные бомжи роются, а на баке юные скинхеды написали: «Смерть Гайдару!» А по телеку в это время слюнявые хмыри продолжают вопить: «Мы с Америкой, или нет?!» Разводят лохов. Блин, с Басаем и Радуевым целая армия разобраться не смогла, город целый, твари, захватили. На роддом посягнули, на беременных женщин! Не прибили козлов сразу – получили войну. Такие товарищи, как «Берёза» и вся эта кодла. жадная с ним, что хотят то и творят, беспредельщики.

Татарин раздражённо махнув рукой, замолчал, видно было, что этот монолог его утомил.

Сохатый переглянулись с Сахалином и расхохотались, как люди знающие, что их товарищ, иногда может выдавать перлы такого революционного рода.

– Вот такого я тебя люблю, Татарин, – сказал Сохатый, оборачиваясь к нему. – Бродит, бродит в тебе революционная закваска. Ты случайно в скинхеды или к нацболам не записался?

– Скажи ещё к Жириновскому. Вот кого бы я попрессовал с удовольствием. Умело базарит, маромой, разводит народ по-научному, – усмехнулся Татарин

– До него нам не добраться, – усмехнулся Сахалин.

– Не, можете считать меня шизиком, пацаны, – сказал Сохатый, – но думать всё же надо. В городе народ на иномарках пересаживается быстро всё меняется. Нужно делом каким-нибудь стоящим заняться. С утюгами завязывать нужно. Хотите верьте, хотите – нет. Батюшка Иоанн говорил мне, что всё, что сейчас происходит в Библии предсказано, и всё это кончится концом света голодом, войной и чумой.

Сахалин ухмыльнулся.

– Что ж тогда переживать-то? Если всё Богом предсказано? Если Бог знал, что такая пьянка будет, а нам в это время пришлось жить, то никакой и вины на нас нет. Бог-то сам всё устраивает. Значит, и нас он определил куда ему надо. Не сами мы занялись этим с бухты-барахты. Других ведь он определил в депутаты, третьих в пидоры, четвёртых в банкиры, во владельцев гипермаркетов и заправок.

Сохатый ответил быстро:

– Никто нас не определял. У человека свободная воля есть. Тебя, что Бог заставил этим заниматься? Бог никого не заставляет и не определяет. Человек сам выбирает, не все же пошли. в бандиты? Он попускает, понимаешь. Проверяет, как ты поступишь. По грехам нашим нам и даётся …

–Да брось ты – по грехам! Чего ж Бог этот не возьмёт и не накажет всех грешников заранее, он-то вперёд знает, что они будут творить? Что он проверяет? Сколько они замочат людей, сколько детей изнасилуют, сколько от наркоты передохнет пацанов? Пусть сразу порядок и наведёт. Козлов на место поставит. Ворам руки поотрубает, депутатам зенки наглые выколет, Басаева с Березовским

молнией пришибёт; пусть оставит людей хороших – ему же легче на сердце будет. Нет, он одних людей голодать заставляет, а другим. даёт столько жрачки, что они в мусор её выбрасывают. Любишь ты, Сохатый, сопли разводить, у тебя, наверное, на наркоте крыша точно съехала. Такие умные речи заводишь, а сам денежки грешные не меньше моего любишь. Ведь и сегодняшние бабки возьмёшь после проповедей своих. Слабо всё бросить и в монастырь на картошку и квас уйти, а деньги в детский дом отдать? Или мне, ха, ха, ха.

Он расхохотался.

Сохатый побледнел, быстро закурил, пальцы его подрагивали.

– Это мысль хорошая. И я в последнее время часто об этом стал подумывать.

В машине на некоторое время наступило молчание. Посыпал снежок, вползали зимние сумерки, перемаргиваясь и загорались. уличные фонари, на Малом проспекте движение было нормальное. Татарин. задремал, Сохатый откинул голову на подголовник, прикрыл глаза, веки подрагивали. Иногда он открывал глаза и поглядывал на дорогу. Один раз. не поворачиваясь к Сахалину с закрытыми глазами повторил:

– Сахалин, не гони так, очень быстро едешь.

Тот повернулся к нему.

–Чё зассал? Жить хочется? Бог же всё определил – чему бывать того не миновать. Живы будем, не умрём…

Этого момента, когда он перестал контролировать дорожную ситуацию, оказалось достаточно, чтобы торможение в случае внезапной чрезвычайной ситуации стало бесполезным. Машина. на большой скорости приближалась к светофору, на котором уже закончил мигать жёлтый и загорелся красный. На пешеходную дорожку уже ступила молоденькая беременная женщина. Придерживая большой живот руками, она медленно, покачиваясь как утка, двинулась по нему.

–Тормози, Сахалин! – выкрикнул, привставая, Сохатый.

Сахалин заторможенно повернулся к лобовому стеклу и только успел выругаться.

Звук удара был глухим, женщину откинуло в сторону. На заднем сиденье открыл глаза Татарин, недоумённо спросил:

– Чё это было?

Сахалин ему не ответил, вывернув голову, он немного сдал назад. Седой мужчина подбежал к лежащей женщине, стал на корточки и приложил руку к её шее, после подбежал к водительской двери, закричал: «Звоните в «Скорую», ещё есть шансы!» Но Сахалин неожиданно вжал в пол педаль газа и рванул вперёд.

– Ты что творишь?! Это неоказание и отъезд с места происшествия, – закричал Сохатый.

– Бог не выдаст – свинья не съест. Тачку бросим у метро Приморской с открытыми дверями. Часа через два-три позвоним в ментовскую, заяву оставим, что угнали. нашу машину.

– Свидетелей полно и мужик седой срисовал нас, – уныло бросил Татарин.

– Херня, – ответил Сахалин. – Большинство разбежится и в молчанку сыграет. Ментов «подогреем», к свидетелям в гости сходим, они от всего и откажутся, как тот Пётр, которому петухи спать не давали.

Уже когда они, оставив машину, ехали в такси, Сахалин спросил у Сохатого:

–А чё это значит, в натуре, день к вечеру хорош?

–А ты подумай, – ответил Сохатый угрюмо.

Доктор Дробышев

Иван Павлович приезжал домой поздно, не раньше восьми часов вечера. Больница в которой он работал была в Весёлом посёлке, а жил он на Василевском острове. Иногда он ездил на работу на метро, но чаще на своей «семёрке». Сегодня он попал в пробку и подъехал к своему дому в десятом часу вечера.

Припарковавшись он устало шёл к подъезду, обходя грязные отвалы снега. У подъезда, из «Мазды» с тёмными стёклами, вышли двое мужчин и перегородили ему путь.

– В чём дело? – раздражённо спросил он у них.

– Слышь, доктор, отойдём в сторонку, – сказал ему Татарин, и бесцеремонно и крепко взяв его под руку, повёл за дом, Сахалин шёл сзади. Иван Павлович не упирался, понимал, что силы не равны, артачиться было бесполезно: ему пятидесятисемилетнему против двух крепких молодых мужчин не сдюжить, но и страха у него не было вовсе. Зачем эти двое поджидали его, и что им от него нужно, он догадался. Даже примерно представил себе, что сейчас будут говорить эти двое.