День конституции
Шрифт:
– Здорово будет, – рассеянно сказал Алексей, поглаживая компьютерную мышь.
– Про орден ты небось раньше меня узнал, с твоими-то связями, – заметил Лапочкин.
– Как тебе объяснить…
Алексей замолчал, глядя на тот абзац, где были перечислены промахи, допущенные секретарем провинциального обкома. В вину развенчанному руководителю вменялись упадок дисциплины, потеря связи с первичными организациями и попустительство к отдельным фактам коррупции среди партийных и советских работников. Слово «коррупция» сейчас охотно использовали разные средства массовой информации, включая печатный орган ЦК. В то же время со Старой площади недавно стали поступать сигналы о том, что
– Загадочный ты сегодня, – прервал его размышления Лапочкин.
– Видишь сам, тема какая скользкая, – Гончаров поводил мышью по синтетическому коврику с логотипом газеты.
– Ну, ты-то справишься, – уверенно заявил Лапочкин, располагаясь в гостевом кресле.
Про кресло, жесткое как доска, бытовала легенда, что сиживала в нем не кто иная, как Мария Ильинична Ульянова, младшая сестра вождя мирового пролетариата и член редколлегии «Правды» в 1917-1929 годах. О том, кому оно служило в последующие годы, история умалчивала. Алексей относился к легенде скептически, а кресло подогнал ему за бутылку «Пшеничной» 2 завхоз Волобуев.
2
Один из самых дешевых сортов русской водки.
«Теперь не скоро уберется», – подумал Алексей с тоской. На летучке Лапочкина похвалили за публикацию о коммунистах Краснопресненского района Москвы, и тот, судя по всему, решил расслабиться.
– У меня к тебе важный вопрос, – доверительно сказал Лапочкин.
– В дачный кооператив не пойду, – предупредил Алексей.
Ковыряться в земле, пусть даже символически, он был решительно против. Другие правдисты неоднократно подбивали его взять участок под Валентиновкой, но тщетно. «Я в армии лопатой намахался», – мотивировал Алексей свою позицию.
– Я не за этим. Хочу в «Спортпрогноз» поиграть.
Алексей выругался про себя. Лапочкин был не первым желающим использовать его как эксперта. О страсти Гончарова к футболу знал весь отдел, и едва только звучало слово «лотерея», ходоки направлялись прямиком к нему.
– Тут «Динамо» (Минск) с норвежцами встречается, это Кубок УЕФА, – ускорился Лапочкин.
– Что за норвежцы?
– «Русенборг», – сверившись по бумажке, ответил незваный гость.
– Дома или на выезде?
– Дома.
– Должны победить, но счет большим не будет. Разница максимум в два мяча, – дал заключение Алексей.
– А вот еще относительно ЦСКА, – мигом подхватил Лапочкин, глядя в свою шпаргалку, но фраза осталась неоконченной.
На столе у Гончарова громко зазвонил телефон.
Алексей вполне мог не отвечать. Важных звонков по городской линии он не ждал, а доработка статьи про костромской пленум давала ему карт-бланш на некое уединение. Начальство в случае необходимости воспользовалось бы внутренней связью.
Но рука Гончарова сама собой дернулась к трубке. Возможно, Лапочкин успел так надоесть ему, что организм сам захотел какой-нибудь новизны.
– Алло, – сказал Алексей приглашающим тоном.
В трубке молчали.
– Алло, – повторил Алексей. – Вас не слышно.
Раздался звук, похожий на шум улицы. Потом женский голос тихо произнес:
– Лёша, ты?
– Я. Кто это? – не понял Гончаров.
– Ира. Беляева.
Жена его приятеля Дениса никогда раньше не звонила Алексею в редакцию. Да и вообще, не звонила ему ни разу. Журналисты обычно виделись либо на нейтральной территории – на
3
Центральный Дом журналиста на Никитском бульваре, 8а.
– Ты где?
– Я из автомата звоню.
– Что случилось? – спросил Алексей.
Лапочкин в кресле от Марии Ильиничны подобрался и навострил уши. Гончаров приложил палец к губам, потом на языке глухонемых постарался объяснить: мол, выйди, пожалуйста, я к тебе чуть позже наведаюсь. Сосед с сожалением ретировался.
– Ты не один? Не можешь говорить? – Ирина явно была взволнована.
– Уже могу. Что-то произошло?
– Денис пропал.
– Как пропал?
Алексей тотчас позабыл про костромские страдания и Кубок УЕФА.
– Его больше суток никто не видел.
– Может, срочная командировка?
– Нет, в редакции ничего не знают.
– Ё-моё…
– Нам нужно встретиться, – сказала Ирина.
Такое предложение не слишком обрадовало Алексея. Он не был совсем черствым человеком, хотя пятнадцать лет в одной из самых циничных профессий наложили свой отпечаток на его натуру. Но, рассуждая здраво, что он мог сделать в подобной ситуации? Изъявить готовность принять участие в поисках? Пожалуй, с поисками лучше получится у милиции. Да и, кажется, после суток искать не начнут. Перейти к утешениям? Наверное, тоже рано. Всякие бывают истории, включая щекотливые…
– А ты куда-нибудь обращалась?
– Я хочу поговорить с тобой. Не по телефону, – в голосе у Ирины промелькнула надрывная нотка.
– Я приеду после работы, – пообещал Алексей, осознавая, что вечер канул коту под хвост.
– Нет, давай не дома!
«Точно, поддатая или капель каких-нибудь наглоталась, – бегло оценил обстановку корреспондент отдела партийной жизни. – Ох, везет мне на всякую хрень».
– Ты на метро поедешь?
– Могу и на метро, – ответил Алексей.
– Выходи на «Красных воротах», на Садовое кольцо, и сразу направо, в Боярский переулок…
Бояр в переулке не водилось века с восемнадцатого. Зато бойко работало частное кафе «Подвальчик». Расположилось оно действительно ниже уровня тротуара, и снаружи туда вела витая лесенка с треугольными порожками. Спускаться по ней в трезвом виде было еще можно, а подниматься, особенно навеселе, крайне проблематично.
«Подвальчик» представлял собой одну из иллюстраций благосостояния «сытых нулевых». Малый бизнес, который утвердился в легальном виде во второй половине восьмидесятых годов, помог населению пережить непростые девяностые, а с ростом цен на нефть тоже рванул в гору. Своим интерьером кафе отчасти напоминало заведения для среднего класса благополучных стран Европы, и ассортимент напитков и закусок подкреплял такое впечатление. Алексей, впрочем, из европейских стран лишь однажды посетил Болгарию в качестве туриста. Само собой, с одобрения парткома.